Напившись воды, я лег, и долго лежал, угасая вместе с болью, пока не забылся.
Второй раз из забытья меня выдрал телефонный звонок. Он нарастал и нарастал, я все ждал, пока он умолкнет, но он умолкал лишь затем, чтобы секунду передохнув раздаться снова. Сквозь липкий мрак рваных видений мне пришлось ощупать пол у дивана, выудить телефон из груды одежды и нажать прием:
– Что, сокол ясный, отмокаешь? – раздался в телефоне голос Деда.
«Чего ему надо» – думал я, – «воскресенье же»?
– Ну конечно, после таких похождений надо сил набраться, как же, – продолжал Дед. – Ты, чтобы в себя прийти включи-ка новостной канал, а я тебе перезвоню. – И Дед и дал отбой.
Я отыскал пульт, рухнул на диван, и трясущейся рукой нажал кнопку.
В бесстрастном глазе телевизора мелькала картинка. Какие-то люди толкались, пихались, разлетались и опять сталкивались, падали, вставали, выползали друг из-под друга, крутились как клубок змей на сковороде. Вокруг, то подбегая, то отбегая, носилась маленькая собачонка, волоча поводок шлейки.
Я пока ничего не понимал, и не ощущал. Разве только подступила рвота…
Картинка внезапно сменилась. Теперь показывали крышу стройки. По ней пригнувшись, улепетывала группа людей. Затем от края крыши отделился еще один человек, встал, оглянулся вокруг, и в этот момент камера выхватила крупным планом его лицо. Это же лицо, уже обработанное компьютером, экран выдал как картинка в картинке.
Снова раздался звонок:
–Ты сейчас где? Прислать за тобой машину? Обсудить надо ситуацию. Что ты там делал, по чьей инициативе. Редакционного задания ведь у тебя не было.
Я молчал. Мозг мой, выжженный похмельем, начинал оживать. И мне, значит, тоже нужно было как-то дальше жить.
Пыряев надрывался в трубку и я понял, что приедет он не один. Выбора особого не было. Или суд или спасение. И я выбрал спасение.
***
Я сидел на парапете неподалеку от Прётского автовокзала и пил пиво. У меня был билет до Кумарино, городка в котором я родился и жил до переезда в Прёт. А вообще мне было все равно, куда ехать. Лишь бы прочь, лишь бы не вспоминать. Солнце палило, будто кара свыше. Оно пекло мне голову, жгло подо мной асфальт, словно хотело сплавить меня в бесформенный сгусток. И иссушить его, как обычный плевок. Теплое пиво текло из бутылки в горло и не приносило облегчения. Похмелье было диким, все части тела казались приставленными друг к другу наспех, и находились слегка не на своих местах. Шевелиться было трудно. Еще труднее было жить.
Я перебирал в памяти подробности вчерашнего дня – отдельные фрагменты вставали в голове целиком и ярко, другие только обозначались, на месте третьих была пустота. Попытки провести между ними мысленные линии, увязать в цепочку череду событий, раз за разом проваливались. Кое-где линии четко прорисовывались, кое-где намечались пунктиром. Четкие линии вели к пустым фрагментам, пунктирные неуверенно связывали между собой яркие картины. Доверия к такой мозаике не было, и я знал, что до прояснения памяти пройдет не один день. А пока я не помнил даже, где, когда, с кем, чего и сколько выпил. Это тоже вспомнится, но потом. Сейчас же оставалось лишь сидеть и злиться. И лить в глотку мерзкое теплое пиво.
Я пристроился на рыночной площади, от которой к автовокзалу, под оживленным шоссе вел подземный переход. Рынок находился в центре города – эту клоаку никак не могли убрать или перенести в отдаленный район.
