Тот человек всё это придумал, а детям приходилось несладко.
Кипячёным молоком меня поили в садике, кипячёным молоком меня поили дома. Лет до пяти я его покорно пила, а когда мне исполнилось пять лет, попробовала было изменить ситуацию и устроить тихий бунт.
Как-то мама налила мне молоко в чашку, сказала всё это выпить и вышла из кухни. Я, как обычно, сидела над этим молоком с видом мученика, пока меня не посетила одна интересная мысль. Надо признать, мысль была дерзновенная. Но молоко было такое противное на вкус, что я решилась… Решилась на новое преступление.
Я прислушалась. В квартире было тихо. Мама была в комнате и занималась своими делами. Я осторожно, крадучись и постоянно оглядываясь на дверь, подошла к раковине, держа в руках чашку с молоком и вылила в неё ненавистный напиток. Я понимала, что совершаю очень плохой поступок, но меня это не остановило. Я смотрела, как молоко исчезает в сливном отверстии и мне его не было жалко. Но оно не исчезло бесследно. В раковине остались следы преступления в виде небольших молочных лужиц и пенки. Испугавшись, что меня раскроют, я быстро включила воду и замыла все следы. С пенкой пришлось повозиться подольше, но и она, наконец, исчезла туда же, куда исчезли и лужицы. На кухне неслышно появилась мама и спросила меня: что это ты делаешь? Мою чашку, – не моргнув глазом, соврала я. А молоко выпила? – спросила мама. Выпила, – без зазрения совести врала я дальше. Как говорится, не пойман – не вор! Мама мне не поверила, но ничего не сказала. Потому что в нашей семье действовала презумпция невиновности. А я уже успела уничтожить улики. Но тень подозрения всё же пала на меня. Мне больше не доверяли.
Надо сказать, я плохо продумала операцию. Надо было лучше подготовиться. Например, месяц добросовестно мыть посуду после того, как поела. Нахваливать почаще молоко. Иногда, может, даже его просить. И тогда меня могли бы не заподозрить. Провал любой операции в её недостаточной продуманности. И в слабой подготовке.
Я раньше ещё ни разу не мыла за собой посуду и никогда не проявляла подобных устремлений, и моё теперешнее «рвение» выглядело крайне подозрительно. Плюс моя патологическая нелюбовь к молоку. Мама сложила дважды два. И «намотала на ус». Но виду не подала. А я радовалась, что всё сошло с рук. И что мне не придётся больше пить молоко. Я чувствовала себя умной и ловкой.
В следующий раз я была уже не такой осторожной. Преступники часто на этом прогорают. Когда совершают повторные преступления, почему-то становятся менее осторожными.
Да и мама всё же оказалась хитрее меня. В прошлый раз она сделала вид, что поверила. Но на этот раз за мной проследила. И поймала с поличным. Тихо подкралась и вошла на кухню прямо в тот момент, когда я выливала очередную порцию молока. Как же мне было стыдно!.. До сих помню это чувство…
Самое интересное, что мне было стыдно только тогда, когда меня поймали. А когда в прошлый раз не поймали, мне стыдно не было. По-видимому, чувство стыда у меня имеет свойство иногда отключаться.
Надо признать, мама у меня кристально честный человек. И хитрить не умеет. Но меня обхитрила.
Что, Иванушка, невесел? Что головушку повесил? (с)
Кто про что, а я всё про еду. Вы же ещё не устали про неё читать? Если устали, отдохните. Впереди ещё много. Ещё много всего.
Про одну только манную кашу у меня будет пять глав. Еда – это, вообще, бесконечный сериал. Похлеще Санта-Барбары!
