«Как жить с этим» – вспомнил я «взрослую» фразу из детектива, где герои влипли в какую-то нехорошую историю.
Серёга вздохнул тяжело-тяжело… Задумался. Поглядел долгим взглядом в сторону Алины и Ани, о чём-то беседовавших по другую сторону павлинника… У меня в продолжение всего нашего разговора таилось подозрение, что по ту сторону вольера таинственные девчонки тоже обсуждают нас между собой… Только как дурачков, а не как могучих роботов, поэтому своим подозрением я с другом не поделился. А Серёга выдал самое трезвое, самое взрослое предложение:
– Знаешь, Андрюха… а пусть она делает со своими пластинами что хочет. Другие «ничего не видят», и мы будем делать вид, что не видим ничего. И назовём это планом Б. Тем более она ж и меня вроде как предупреждала, чтоб я забыл обо всём, «иначе хуже будет». Хотя она теперь в Первом, но в класс твой не попадёт, раз на год младше. Глаза тебе мозолить не будет. А тебе, как я понимаю, здесь быть всего один заезд, потому просто не думай о ней… Наверно, об этом Енот и предупреждал намёками… А я напишу потом Еноту, что, ну, извини, ничего выяснить так и не удалось. Он просечёт, как надо. А летом я, правда, ничего нового особо не видел. Я сначала в хирургии был, а потом в гипсе лежал. В общем, Андрюха, будь осторожен! Я тебя прошу. Будем пока считать, что она робот! А мы с тобой – незапланированные помехи в каком-то секретном проекте.
Серёга снова помолчал немного – и вдруг выдал знаменитую «поговорку» из миниатюры Райкина, гремевшей тогда по всей стране:
– Шутки шутками, но могут быть и дети! Еноту сейчас хорошо. Он не успел вляпаться. Он в мае уехал, а вот мы с тобой… как сказать?
– Ты о чём? – совсем скукожился я.
– А о том, Андрюх, что на самом деле мы с тобой всё-таки круто влипли и просто так жить теперь не получится, – сказал Серёга, прямо сверля меня взором (слово «круто» тогда употребляли только самые крутые ребята). – Игры детские кончились… в поддавки разные. – И он со всей силы ткнул тростью в землю под ногами. – Ты вот про всяких роботов и инопланетян любишь читать… а теперь вон глаза таращишь от страха, когда оно такое рядом не понарошку. А я – про военную разведку… всё мечтал разведчиком быть… а сейчас чой-то в животе бурлит. Сечёшь? Мы ж с тобой теперь почему-то слишком много знаем.
– Ну, в милицию же нас не заберут, – вырвалось у меня.
– Ага… В милицию – не… Если заберут, то куда похуже, – отважно строил мрачные перспективы Серёга. – Но одно радует: за американских… ну, или за турецких шпионов, переплывших через Чёрное море сюда, нас точно не примут. Хорошо, если кончится так: мы скажем, что мы – нечаянно, а нам скажут, что мы такие нормальные советские пацаны, наблюдательные, конечно… но придётся вам память почистить… будет немножко больно… но ведь нас болью не запугаешь, верно?
– Верно, – прошептал я, в свою очередь пришибленный «мешком по голове».
– А я вот только сейчас, спустя три месяца понял, почему Енот написал то, что написал, – сказал Сергей. – Он понял, что нужно выходить из этой игры, и как можно быстрее. Может быть, приехал домой, бате своему обо всём рассказал. А тот ему мозги и вправил. Но по какой-то причине открытым текстом он мне об этом не смог написать, потому и написал весь тот бред. Но на самом деле не бред это, а желание предупредить. Так что для нас – это тоже выход: забыть всё по-настоящему, только добровольно, – чётко предложил Серёга. – Скажем сейчас друг другу: «ну, померещилась фигня всякая» – и будем жить, как жили. Как будто не было и нет никакой Аньки-робота. Взяли да забыли сами – не надо нам никакой памяти стирать! Только в глаза ей не смотреть и близко к ней не подходить.
