Конечно, если бы сделать, чтобы никакие ветры, никакие годы не разделяли друзей! Если бы время не отнимало у человека детство… А может быть, это можно сделать? Если очень постараться?
– Если постараться, всего добьешься. Да, Володька? – спросил я.
– Нет, – сказал он, даже не обернувшись. – Не всего.
– Почему?
– Нипочему. Не всего, вот и все.
– Например? – начал я раздражаться,
– Например, попробуй загнать муху в мыльный пузырь, и чтобы он не лопнул.
Я обиделся, но он даже не заметил. Потом я перестал обижаться, и мы купались, пока не перемерзли до крупной дрожи. Тогда мы пошли домой.
Я насвистывал сигнал, который запомнился мне во сне: "Та'-а-та-та та'-та-а…"
– Это ты «Исполнение» свистишь? – вдруг спросил Володька.
– Что?
– Ну, сигнал. Я же знаю. Я два раза в лагере горнистом был. Это сигнал "Все исполняйте".
И он просвистел так же, как я, пять протяжных нот.
– Выдумываешь все, – проворчал я.
– Пойдем напрямик, через парк, – сказал Володька.
– А куда ты идешь? Вот где ворота!
Он вздохнул, удивляясь моей недогадливости. Отодвинул в заборе доску и показал: "Лезь".
По ту сторону забора, на опрокинутой мусорной урне, сидел рыжий котенок с удивительно знакомой мордой.
– Что-то знакомая личность, – сказал я.
– Это же Митька. Мы его в беседке нашли. Кормим по очереди. А он привык и за нами бегает, за всеми ребятами… Ну, опять сбежал из дома, разбойник!
Митька беззвучно мявкнул. Володька сгреб его и сунул под майку.
– Сиди тихо!
Я свернул на дорожку, но Володька сказал:
– Куда ты? Пойдем прямо.
Он дал мне ладошку и повел через высокую траву и кусты шиповника.
– И как ты ухитряешься не исцарапаться? – спросил я.
– Пфе, – сказал он. И шлепнул по животу, чтобы рыжий разбойник Митька сидел спокойно.
Я не виноват, я не хотел этого. Я убеждал себя, что непростительно забивать голову сказками. Говорил себе: “Ты взрослый человек, у тебя серьезная работа. Думай о ней”. И думал о работе. Целыми днями. Но по утрам, сам того не желая, пытался собрать в памяти обрывки сновидений.
Нет, Северо-Подольская крепость мне больше не снилась. Снился залив под желтым закатом и зализанный ветрами песчаный плоский берег. На берегу стояли каменные арки, а под ними висели сигнальные колокола – разных размеров. Заметно было, что колокола заброшены: у многих не было языков. Из песка торчали высокие травинки, и ветер пригибал их.
Еще я видел солнечные, но совершенно пустые улицы незнакомого города. А еще – внутренность круглых крепостных башен. По вогнутым стенам вились полуразбитые каменные лестницы. В узкие окна били пыльные полуденные лучи. Из поржавевших железных скоб срывались и падали погасшие факелы.
…Тех двоих я ни разу больше не видел. Но на берегу, на пустых улицах, на стертых ступенях лестниц я чувствовал: они только что были здесь. Я даже пытался найти, догнать их. И знал, что еще чуть-чуть – и догоню. Но не мог. И было очень горько. Я в этих снах был мальчишкой и не стеснялся плакать…
Нелепо тосковать по людям, которых никогда не было, которые однажды просто приснились. Но я тосковал по Валерке и Братику.
И ведь никому не расскажешь! Разве что Володьке… Но Володька – он разный. Иногда ласковый, тихий и все понимает. А иногда вдруг станет вредным таким и насмешливым. И не поймешь отчего…
И все же Володька был единственным человеком, который меня мог бы понять.
Мы с ним познакомились три года назад.
