Одним словом, филармония, где музыка, оказалась единственно возможным для Натальи компромиссом.
Потом они всё-таки гуляли. Он рассказывал о станках, металлах, сплавах, электролитах, о том, что год назад умерла мама, и теперь он один в большой квартире. Она слушала, думая о филармонии и о своей жизни, переживала встречу с концертным залом после трёхлетней разлуки… Голос идущего рядом не мешал ей.
На следующий день он дождался её на крыльце библиотеки. И снова рассказывал о станках. Ей было неинтересно, но в то же время не скучно, и даже как-то спокойно. Его речь действовала умиротворяюще, и ей нравилась его увлечённость такими серьёзными вещами – металлы, станки…
Это повторялось и в третью их встречу, и в последующие: Иван рассказывал о своей работе, Наталья улыбалась и молчала. Иван то и дело бросал на неё взгляды, в его глазах она читала удивление. «Он всё говорит о своих производственных делах, – думала она, – и, видимо, недоумевает, почему я не сбегаю…»
По его просьбе она рассказала о себе. Её монолог лишь в одном месте вильнул в сторону, а в остальном был правдой. Родилась в этом городе, училась в институте культуры, но после болезни (ангина) потеряла вокальные способности и вынуждена была уйти. Больше учиться не захотела, работает на складе, живёт одна – снимает квартиру в двух шагах от работы…
– О! – сказал Иван.
Он остановился и долго смотрел на неё.
И в его глазах, в выражении его лица Наталья неожиданно увидела многое. То, например, что он думал, пока целый месяц смотрел на неё в читальном зале библиотеки: она особенная, она играет на скрипке… на клавишных… или поёт?.. Она страдала… да, таким, как она, грубая материальность мира причиняет страдание… Она необыкновенная – такая, какая – как раз и именно! – нужна ему, трудяге, зануде и земляному кроту…
То, что он долго набирался решимости подойти к ней.
То, что во время прогулок он делится с ней самым дорогим, самым личным – рассказами о своих делах, он (неловко, косноязычно) старается убедить её в том, что он – надёжный, ему можно доверять, его стоит любить…
И, поняв это, Наталья вдруг звонко, на всю улицу, рассмеялась.
Взяла Ивана под руку. Прижалась к его плечу.
И в этот момент скелет внутри неё заворочался, шевельнул распальцованной кистью. И в памяти тут же всплыла аменорея и гормоны, вывод, который доктор озвучила по окончании лечения: «А как обстоят дела с зачатием, проверишь на практике…» Наталья сбоку, искоса, посмотрела на взволнованного её близостью Ивана…
У них не нашлось ни одного общего знакомого. Она любила одиночество – он говорил, что дома бывает мало, а в дальнейшем будет бывать ещё меньше. Он рассуждал о конкретных вещах, не врал и не рисовался, и совсем, ну абсолютно её не раздражал… В целом он производил впечатление пусть не особо тонкой, зато здоровой и надёжной натуры, добротной, как станки, в которые был влюблён. С ним было спокойно.
Как и в случае с решением остаться одной, но не размениваться на ненужные отношения, у неё и в решении стать женой Ивана имелся Самый Главный Аргумент. Этот аргумент был – внутренняя чистоплотность будущего мужа, которую Наталья скорее почувствовала, чем узнала. Его натура исключала двусмысленность. Она ему верила. Когда Иван смотрел на неё, у Натальи появлялось ощущение, похожее на то, какое она испытывала, когда пела… Да, пела, а преподаватели слушали с удовлетворением на многоопытных лицах, и толпящиеся сокурсники – с восхищением, и кое-кто даже с завистью… Бледненькое, но всё-таки ощущение гармонии времени и места.
