– Я не беседую с представителями прессы.
– Это Алистер Моретти велел вам так отвечать? – интересуется газетчица. – Но вам совсем не обязательно прислушиваться к каждому его слову.
Мне не хочется, чтобы Сара знала, где именно я остановилась, поэтому я направляюсь к зданию муниципалитета. Когда я оглядываюсь, то вижу, как за ней закрывается покачивающаяся дверь в «Руки мельника». Я иду мимо муниципалитета, сворачиваю на Солт-Милл-лейн. У дороги я вижу мемориал, и первая моя мысль о том, что его соорудили в память о Рэйчел. Я невольно прижимаю ладонь к губам. Тут горят свечи, разложены свежесрезанные бледные цветы. Потом я замечаю футбольную майку, прикрепленную к ограде, и табличку, на которой крупно написано «Каллум».
Маленький сблокированный домик за забором, похоже, пустует. Рэйчел рассказывала мне, что Каллум умер в сентябре, а его семья до сих пор не успела продать дом. Я жду, когда переулок опустеет, потом опускаюсь на корточки, чтобы прочитать надписи на разных карточках. Сообщения, написанные на них от руки, говорят о том, каким горем охвачены души этих людей, как они страдают. Во многих Каллум описан как герой. Либо никто его не знал, либо тем, кто знал, было на это наплевать.
Я перехожу центральную улицу и тут замечаю, что Льюис беседует со старичком – владельцем газетного киоска. Я жду, когда он подойдет ко мне.
– Это подозреваемый?
– Нет.
Из киоска Джайлзу открывается прекрасный вид на железнодорожный вокзал. Если верить Рэйчел, Джайлз известный городской сплетник. Его киоск работает допоздна, когда все остальные заведения на центральной улице уже закрыты, и он знает буквально всех в городе. Люди ему доверяют. Джайлз справляется об их болезнях, беременностях, разводах. До смешного доходило, как я помню, он даже был в курсе моего разрыва с Лиамом. Вытянул из меня всю информацию за какие-то две минуты, пока я покупала у него в киоске газету и бутылку минералки, когда приезжала сюда в мае.
Я оцениваю вид из киоска Джайлза – вокзал хорошо освещен фонарями, подвешенными на крюках на высоких столбах. Потом иду вслед за Льюисом по центральной улице. Возле здания муниципалитета мы отыскиваем свободную скамейку. На церковном кладбище я замечаю священника в черном одеянии. Над ним ярусами поднимается листоватый вяз, будто пытается спрятать его в свою крону.
– Интересно, англиканские священники выслушивают исповеди? – интересуюсь я.
– Нет, формально нет. У них не так, как у католиков. Но даже если бы и выслушивали, ничего хорошего из этого бы для нас не получилось. Они и так нам никогда ничего не рассказывают.
Священник поднимается по ступенькам в церковь. На мгновение мне кажется, что он смотрит на нас, потом он хватается за большие кольца на дверях, тянет за них и закрывает вход.
– Ему всегда приходится делать это именно так? – удивляется Льюис. – Разве не проще сначала затворить одну половину, а потом другую?
Я пристально гляжу на витражи над входом в церковь. На другой стороне улицы порывы ветра сквозь ряд тисов воют так, как будто где-то раздается морская сирена. Затем ветер усиливается, и вот мне уже кажется, будто я стою на прибрежной полосе в Эдинбурге, рядом с университетом, где когда-то училась.
– Два года назад некий Эндрю Хили напал на девочку-подростка в Уитли, – докладывает Льюис. – Это в восьми километрах от Снейта. Рэйчел писала ему письмо с просьбой навестить его в тюрьме. Эндрю дал свое согласие, и в марте их встреча состоялась.
