Он явно здесь не впервые и прекрасно знаком с экспозицией. Я следую за ним по пятам. Огюст резко останавливается, и я чуть ли не спотыкаюсь о собственные ноги.
– Закрой глаза, – с наигранным волнением просит он. – Ну же!
Какой же он театрал! Я тяжело вздыхаю, но просьбу выполняю. Огюст аккуратно берет меня за руку и тянет в сторону. От неожиданности я вздрагиваю, а он провозглашает:
– Узрей это воочию, Беренис!
Приоткрыв глаза, я вижу картины. Минуту изучаю их. Чувствую, как по коже бегут мурашки. На всех трех изображен грандиозный фасад собора. На нем отражаются сложные эффекты преломляющегося света. Я не могу подавить восхищение, вид этих работ заставляет меня потерять дар речи. На одной из них камень будто плавится в струях заходящего солнца. На другой же в утренние часы фасад погружен в фиолетовую тень, прорезываемую вспышками оранжевого света. Вверху полотна голубое небо, каменные арки над фасадами утопают в нем, где-то растворяется в тени узор окна. Исчезают четкие линии и границы между отдельными элементами конструкции, все становится единым целым. На другой картине полуденное солнце полыхает на освещенных гранях архитектурного сооружения медово-золотистым пламенем, свечение исходит как бы изнутри камня. Здесь нет пространства, объема, тяжеловесности, фактуры материала. Игра света порождает призрак собора. Это невероятно до такой степени, что я не нахожу слов.
Чувствую, как Огюст оглядывает меня довольным взглядом.
– Теперь понимаешь, почему я привел тебя?
Молча киваю, продолжая впитывать в себя невероятные краски картины.
– Тебе что-нибудь говорит имя Теодор де Лагас? – внезапно спрашивает он.
Тема разговора резко меняется. Я замираю на месте, но быстро беру себя в руки. Замешкавшись секунд на пять, я наконец качаю головой:
– Нет, а что?
– Он в поисках Моне для своей коллекции. – Огюст изучает мое выражение лица.
Мимо старческих глаз не проходит то, как краснеет моя шея и как я стараюсь делать вид, что все в порядке. Но, несмотря ни на что, я упорно стою на своем:
– У меня все равно ничего не получится.
– Ты говоришь так всякий раз, – с ухмылкой отзывается он и, сунув руку во внутренний карман пиджака, достает телефон. – Это тебе, ведь твой неожиданно превратился в груду пластмассы.
Я протягиваю руку и беру у него трубку.
– Я бежала не от тебя, – спокойно сообщаю я.
Он с любопытством посматривает в мою сторону.
– Знаю. – Огюст замолкает для пущего эффекта и наконец интересуется: – От кого же, Беренис?
Этот вопрос остается без ответа.
– Он спрашивал про тебя.
Я поворачиваю голову и встречаюсь с ним взглядом.
– Кто? – приподняв бровь, задаю я встречный вопрос.
– Никто, – с ухмылкой отвечает Огюст.
Мы друг друга поняли.
LE PASSÉ
ПОСЛЕ ТОЙ ВСТРЕЧИ с Тео Ренуар стал моим любимым художником. Жанр ню покорил меня. Я находила в интернете статуи эпохи Возрождения и античные произведения древних греков. Ночами вырисовывала мышцы и строения точеных тел. В те времена я жила на чистом адреналине. В ожидании ночи, когда наконец смогу взять грифель в руки и насладиться его легким шуршанием о бумагу. «Давид» Микеланджело, Геркулес и Какус, созданные рукой Бандинелли. Помню, как я наткнулась на статую Ареса Людовизи и покрылась мурашками, глядя на картинку на экране… Бог войны был изображен обнаженным. В его теле чувствовалось столько силы, в лице твердая уверенность. Его показали сидящим на скале. В левой руке он держит меч; у его ног маленький Амур играет со щитом и шлемом – намек на любовные отношения Ареса и Афродиты. В нем ощущалась не просто сила, но и мудрость, несмотря на то что скульптор создал его молодым. И нечто большее. Неуловимое, но столь цепляющее. Характер. Вот что привлекало меня. И восхищало, как творцы, используя тело, показывали душу.
