– Тук-тук-тук, сказал кузнечик. Пук-пук-пук, сказал говнюк, – продекламировал я. Что это? И в такой момент. Мне так их жаль. Это так печально. Словно читаешь историю убийства дочери Сеяна. Умирающие и теряющие девство свое. Одновременно бессмысленно и ужасно до тошноты. И потом приходит грусть. Кто-то уходит, кто-то остается стоять в одиночестве. И черные полотна. Раньше ткань крепили на зеркала. Я шел по склону вниз. Ничего особенного. Всего-лишь пытаюсь добраться до остановки автобуса, что идет до моего дома без пересадки. Но это…как же так? Может я мог как-то помочь, что-то изменить. Почему он хранил свои мысли в себе? Потому что мысли рождаются вместе с выходом воздуха из ротовой полости? А все что внутри это песня, которую напевает себе всякий кретин? Или все наоборот? Я мог его отговорить, мог повлиять и тогда этого бы не было. Как легко мы прыгаем от одной позиции к другой. Не в том смысле, когда говорят: «Встань на колени, дорогая». А что-то более существенное. Что-то определяющее. Я задумался еще глубже. Глубже? Я это сказал сам себе? Это так чертовски печально. Еще полгода назад, тогда в марте, когда я, как дурак, пытался сохранить отношения с Леной…Боже зачем мне это было нужно? Ну да, так трудно не иметь перед собой объект влюбленности, даже самой легкой, настолько легкой, что ее фактически и нет. Объект. Но объект лишь потому, что по ту сторону такой же субъект. И дело совсем не в фрикциях, а в голосе, что говорит тебе – «да, ты, да». Какие стройные ножки, у той девы рыжевласой с первого курса. И, конечно, конечно же, Яна. Так, о чем я? Так вот – в марте мы ходили в бар – я и она и они – Николай и Марина. И все казалось таким милым, дружелюбным. Два старых козла, не очень старых – совсем не старых… и две их студентки – бывшая и настоящая. Не знаю, был ли счастлив я… Едва ли. А, Николай… возможно. Кто знает? Кто знает, что творится в чужой душе и жизни. Мы замечаем только проявленность этого вовне. Вокруг тьма и лишь пятно от фонаря. О чем я, ох черт. Зеленые – пока, но ненадолго, деревья маячили передо мной, склон вел меня вниз. Что фиксирует наше сознание? Вот дерево, вот другое, а вот листья на земле, еще не желтые, но дайте срок. Словно картинка, набросанная несколькими умелыми мазками, все сплеталось в единое целое – особенно если расфокусировать зрение. Сфокусируйся и что ты получишь? Вместо цельной картины, отображающей реальность, лишь набор отдельных предметов, а так красиво сейчас вокруг. И тут я с ужасом подумал – а имеет ли право существовать такая красота после такого ужасного события? Имеет ли право хоть что-то казаться нам прекрасным, когда мир предоставляет нам образцы жуткой, кровавой несправедливости? По-моему, нет. Но разве это не особенность нашего способа восприятия мира – мы остаемся собой, с радостью, увлечениями, надеждами на счастье, даже тогда, когда вокруг такая боль.
Почему? Почему так вышло? Кто знает ответ? Точно не я. Яблоки и апельсины. Они продолжат существовать, но кто-то их уже никогда не попробует. Гниющее яблоко на плите. Мертворождающая утроба матери-земли, лишь забирающая и ничего не дающая взамен. Но это ведь не правда! Все поглотит буйная, стылая трава, прорастающая на удобрении почек, печенок и селезенок.
– Я думаю заняться продажей сумок, – рассмеялся Николай, когда мы тогда сидели в баре.
