– Мама! Что ты меня пугаешь! Почему ты не отвечаешь? – Ника помчалась в комнату и там щелкнула кнопкой торшера. – Ты дома? Почему не отвечаешь? – Ника уже хотела возмутиться, но осеклась.
Калерия Петровна лежала на диване, уткнувшись в подушку. Плечи ее содрогались от рыданий.
– Что такое? Господи, мамочка, да что такое с тобой!
В ответ Калерия Петровна заплакала еще сильнее.
Ника сбегала на кухню, налила воды, накапала лекарства, силой заставила мать все это выпить.
– А теперь – говори! – Ника почувствовала себя взрослой. «Я и есть взрослая. Сколько можно быть маленькой дочкой?!» – подумала она и, взглянув на мать, все поняла.
– Бестужев? Петр Николаевич? – догадалась Ника.
Мать покачала головой, и слезы снова полились из глаз.
– Что ты! Перестань! Уже не поможешь. Мама, я же все понимаю, но не поможешь. Ты перестань плакать. Все пройдет. Вот увидишь. Все пройдет. Ты будешь его помнить. Всю жизнь. Но будешь помнить совсем другим и по-другому. Мама, поверь мне, я знаю. Я точно знаю. Ты ни разу не вспомнишь этот день. Но зато будешь вспоминать другие – радостные, светлые. Их ведь много у вас было? Теперь я все понимаю…
Калерия Петровна с удивлением посмотрела на дочь, которая все правильно поняла.
– Я тебе никогда не говорила. И думала, что ты ничего не заметишь. Не поймешь. Но сейчас даже скрывать не хочу. Я любила его. И он меня. Но мы не могли быть вместе.
– Я догадывалась. Тебе тяжело. Ты так и не вышла замуж, несмотря на одиночество.
– Он не ушел бы из семьи. И я не смогла ее разбить. Так все было сложно.
– Мама, так у всех. У всех есть что-то, что нельзя изменить. Ты это знаешь лучше меня.
– Похоже, что ты все-таки умнеешь, – улыбнулась Калерия Петровна. Она привстала с подушки и поцеловала дочь.
Ника смутилась, никогда мать не была с ней так доверительна.
– Я пойду чайник поставлю, а ты иди умойся и будем ужинать. Кстати, я контрольную написала, решила все задачи. И похоже, на сегодня это единственная хорошая новость, – грустно отчиталась Ника.
Ника готовила ужин – пока она взбивала яйца для омлета и варила картошку, она припоминала все, что еще недавно казалось таинственным и загадочным, а теперь стало явным. Ника вспоминала, как мать пыталась скрыть свою влюбленность. И Нике, совсем еще юной, стало жаль Калерию Петровну. «А ведь это и из-за меня тоже. Чтобы меня не расстроить, не навредить. Город-то маленький! – думала Ника, безумно жалея мать. – Ничего. Это только сейчас тяжело. Бестужева мы будем помнить живым. Все детали этих дней уйдут».
Сама того не подозревая, семнадцатилетняя Ника обнаружила «закон памяти» – сам по себе материальный мир воспоминанием быть не может. Воспоминания – это люди и чувства. Детали, предметы – это лишь орнамент.
– Все готово, давай ужинать, – позвала Ника мать. Тушенку Ника добавила к картошке и посыпала это все луком «с подоконника».
– Зачем ты омлет сделала? Картошки с мясом достаточно! – упрекнула ее мать.
– Мам, яйца в холодильнике еще есть. Но если надо, завтра еще купим.
– Ника, я иногда удивляюсь тебе. Ты что шикуешь?! Ты яйца в магазине когда видела? Я же целый день на работе, следить, что и когда привезут, не могу. Придется тебе после школы купить яйца, только не в «большом» магазине. Ты в наш, угловой загляни. Там все не так дорого. Но и очереди!
– Конечно, я куплю. Я завтра же куплю, – Ника пожалела об омлете. Вот тебе детали и «орнамент». Оказывается, о хлебе насущном надо все же помнить. Но она радовалась, что мать рассердилась – хоть немного отвлеклась от мыслей о Бестужеве.
