В петле из колец - страница 4

В тот день Эрни оказался единственным вариантом, у кого можно было посмотреть лунную высадку. Во-первых, потому что отец был единственным, к кому Мелинда могла поехать без спроса и приглашения, а во-вторых многочисленные друзья семьи больше не приглашали их из-за мужа Мелинды.

Ронни (или, как он просил, чтобы его называли – Железный Рон) при наличии рядом более двух человек любил опрокинуть пару банок пива залпом и рассказать присутствующим о своей боксерской карьере, которая так трагично оборвалась из-за травмы паховой области. В доказательство своего неугасающего таланта он непременно начинал разминаться, прыгать на месте и приглашать побоксировать любого, кто находился ближе всего. Он пытался найти спарринг-жертв и среди женщин, и среди мужчин. Исход всегда был один: драка, размашистые удары в воздух, укусы, разбитая мебель и вызов полиции, ведь что ты за звезда бокса без ночных сирен и наручников.

Каждый раз, не усвоив предыдущий урок, Ронни заводил одну и ту же шарманку: «Боже, как же я обожаю бокс», – после чего все начинали расходиться, убирать бьющиеся предметы и вызывать полицию.

У Ронни была избирательная амнезия. Он помнил всех, с кем «выходил на ковровый ринг» и как он «победил». При этом во вселенной Ронни, где он дома на кухне в шутку боксировал с сыном Джеем, по утрам случались провалы в памяти. Возвращаясь после ночи в участке, он говорил, что ничего не помнит и очень сожалеет, что у Джея сломан палец, а у Мелинды синяк под глазом. Ох уж эти «я не хотел» и «такого больше не повторится». Они вселяют и подпитывают в женщинах пустую, съедающую их изнутри надежду. И раз за разом они идут по «избитому» сценарию, ожидая иного исхода, который для них никто не припас.

Сегодня у Ронни, потного, грязного и злого, было одно задание – продержаться у старика пару часов и на обратном пути найти пиво, которое Мелинда выбросила, когда толкала пикап. Ронни боялся появляться у отца Мелинды, которого он называл просто «сэр». Эрни внушал ему первобытный страх, от которого сводило ноги и пропадал дар речи. При этом Мелинда как будто расцветала, когда находилась в грязной деревянной хибаре отца. У нее был иммунитет к отцовским нравоучениям и она всегда могла прекратить спор фразой: «Потому что ты мой любимый и единственный папочка на свете». В самом доме ее ничего не смущало: она росла на этих руинах недостройки. Каждый раз по приезду Мелинда спокойно готовила на импровизированной кухне и убиралась там, где в этом еще был смысл и куда Эрни ее допускал. Старик не мог ее ни выгнать, ни отругать. Просто потому что не мог.

Эрни явно бесился из-за столь внезапного и многолюдного визита. Он ходил кругами по своему кабинету – комнатке с низким потолком, где было удобнее сидеть, чем стоять. Порепетировал ворчание себе под нос, поднял громкость и закричал на весь дом:

– Мелли, еще раз спрашиваю, за каким хером вы приперлись без предупреждения еще и с этим ублюдком?!! Да, я про тебя, Мухаммед, блядь своей жены Али! Ты сегодня близок к своей смерти, как никогда! Я тебя предупреждал и предупрежу еще пару раз, прежде чем привести приговор в исполнение! Пока ты в одном штате с Мелли, ты приговоренный, а я палач! У меня три заряженных кольта и два «Томми» старых, но верных. Они все просятся отдуршлачить твой черный зад и пригвоздить сраную звезду кухонного бокса на аллее забытой славы около моих дубов! Дай мне, сука, повод… Мелли, еб твою мать, вы же разведены! А ты после наших договоренностей не только приближаешься к моей дочери, но еще и осмеливаешься приходить в мой дом! Если у Мелли память, как у рыбки, и она готова плавать в аквариуме с собственным дерьмом, то у меня нет! Я все держу в уме и не прощу тебе ее сломанную руку и просранные на тебя годы! Если ты сейчас скажешь про второй шанс или хоть заикнешься про «теперь все иначе», я пройдусь по тебе «Гарандом»! – Эрни сжал кулаки и уже направился неспешным шагом в сторону оружейного угла. – Малышка не стреляла уже двадцать лет, но вломить может так, что мышечная память на твоей волосатой заднице не угаснет никогда.