Через четверть часа Морис и Глория уже стояли в зрительном зале перед сценой «живого» ситкома. Всю жизнь Морис думал, что за кадром смеются не настоящие голоса, то есть настоящие, но записанные, но с тех пор, как он так думал, прошло немало времени, немало изменений претерпела киноиндустрия. Декорации состояли из нескольких комнат, они крутились на механизме, сменяя друг друга, «вставая» лицом к зрителю. Зрителей было не так много, точнее, мест было не так много, а заполнены они были полностью. Морис не знал, где покупают билеты на такие представления, где покупают билеты в театр, он помнил, но вот на такие сериальные съёмки… «Может, они по знакомству здесь сидят», – подумал он. У Мориса не было таких знакомых, как и тех, кто когда-либо был на таких съёмках.
– Я была на таких съёмках, – сказала Глория.
Тут Морису представилось, что, если бы он сожалел об отсутствии знакомых, бывших на Луне, Глория бы сказала, что была на Луне, что она регулярно там бывает, по субботам. И он навряд ли бы удивился этому. Он вообще уже мало чему удивлялся. С того момента, как увидел труп Саманты Стюарт, точнее, живой труп Саманты Стюарт, точнее, её живую перед собой. С тех пор он был будто в бреду, в логику которого он не хотел вмешиваться, логику которого он решил разгадать потом, позже, когда к тому приведёт время. Когда они найдут убийцу Саманты Стюарт, тогда и правда найдёт его.
– Есть два типа съёмок, – сказала Глория, – с живыми зрителями и без.
– Куда лучше без, – как-то робея, сказал Морис, – без, оно как-то надёжнее, смонтировать можно, наверное.
– Со зрителями лучше, – сказала Глория, и так убедительно, будто была не секретарём в отделе убийств, а секретарём в актёрском отделе. – На зрителях они шутки проверяют, смешно – не смешно, сразу понятно.
– Понятно, – сказал Морис.
– Ничего тебе не понятно, Бенджи, ты как бревно.
– Бревно?
– Ага, вот от чего ты удовольствие получаешь?
– От работы.
– А от женщин, от искусства?
– У меня нет дома искусства. И женщин тоже нет.
– А когда были, получал?
– Не получал.
– Вот я и говорю – бревно. Я бы тоже с тобой развелась. О! Смотри, они будут переснимать.
– Что переснимать?
– Дубль.
– А кто, интересно, из них Мэри Гринвич? Ты не знаешь?
– Я не могу всех знать, – сказала Глория, и как бы сама на него обиделась, что не может всех знать.
– Я вообще никого не знаю, – попытался успокоить её Морис…
– Да ты вообще, – махнула она на него, как на дело гиблое и безнадёжное. – Смотри, скоро последняя сцена.
Актёры отыграли последний дубль. Мужчина с громкоговорителем и листами в руках прокричал «снято». Операторы отъехали от сцены, прожекторы повернулись к зрителям, осветив весь зал. Аплодисменты быстрой волной разошлись по площадке, актёры тоже аплодировали, аплодировали и кланялись тем, кто аплодировал им. Глория была в восторге, Морис был возле охраны, о чём-то договариваясь с мужчинами в чёрной форме. Мужчины посмотрели на значок, показали на одну из актрис и открыли ограждения, Морис жестом подозвал к себе Глорию. Актёры ушли за сцену. Морис с Глорией направились в сторону гримёрок.
– Ты узнал, кто такая эта Мэри Гринвич?
– Да, блондинка в джинсах и зелёном топике.
– О, она мне больше всех понравилась.
– Почему я не удивлён?
Блондинка в зелёном топике стояла возле двери в гримёрную, она говорила о чём-то с другим актёром, с тем, с которым обнималась в последней сцене. «Позвони мне», – крикнул он. Она ответила согласием и открыла дверь.
