– Ага, – кивнул демон, положил руку на затылок Оксане и резко притянул ее к себе, нежно целуя в края губ. Она взвизгнула, смутилась, а потом сама прильнула к нему, и легкий поцелуй перерос в жаркий, с явным продолжением.
Я отвернулась, взяла рюкзак и начала протискиваться между Мишей и Мариной, которые, кажется, перестали удивляться такой открытости подруги. Макс тоже подскочил. Видимо он решил, раз ухожу я, то уходит и он. Мысленно я улыбнулась этому. Однако когда мы оказались на улице, Демин чмокнул меня в губы и сказал, что вечером наберет. Вот тебе и окончание свидания.
8.2
Домой я вернулась без настроения. Скинула обувь у порога и поплелась на кухню. Открыла морозильник, вытащила ведро с мороженым и уселась на барный стул. Горе надо чем-то заесть и лучше сладким, холодным и вкусным. С детства любила мороженое, поэтому папа всегда покупал про запас.
Я отчаянно ковыряла ложкой шоколадный пломбир, всматриваясь в стенку. Почему люди делают другим больно? Почему становятся врагами?
Как сейчас помню, ноябрь. С неба срывается первый снег, мрачные свинцовые облака нагоняют тоску. В тот день я не пошла на физру. Было жуть как стыдно подходить с таким к медсестре. Однако пришлось, ведь живот болел, а мама наотрез отказывалась писать записку. Она считала – ее дочь уже взрослая, и такие глупые проблемы должна научиться решать сама.
Хорошо еще медсестра у нас была пожилая дама, иначе я бы под землю провалилась от стыда. В зале физрук разрешил посидеть на лавке, пока остальные бегали и прыгали. Он отошел буквально на десять минут, и тут ко мне подсел Вишневский. Раскрасневшийся, волосы торчат в разные стороны, дыхание сбивчивое. На нем была широкая красная майка и черные спортивки, а на шее висел серебряный крестик на толстой черной нитке.
– Отлыниваешь? – спросил он, запрокидывая голову к потолку.
– Ага, а ты? – смущенно ответила я. Мы общались редко, хоть и учились в одном классе, ходили в одну школу и в целом пересекались часто. Каждый день я тайно засматривалась на него в свободную минутку, а Ян… порой мне казалось, он тоже засматривался. И в эти редкие минуты, когда я ловила на себе его взгляды, душа танцевала сальсу.
– В это воскресенье, – Вишневский не ответил на вопрос, зато, наконец, повернулся ко мне. Скользнул взглядом, заостряя внимание на каждом участке коже. Я словно покрывалась ожогами в тех местах, куда касались его глаза. На нас смотрел весь зал, потому что самый популярный мальчик школы открыто подсел к обычной новенькой. Я была для всех серым пятном, но Вишневский умудрялся замечать это пятно.
– Что будет в это воскресенье?
– Светский вечер. Я слышал, дочка лучшего педагога города по вокалу будет петь. Хотел заказать композицию.
– Что? Ты… – я быстро заморгала, пытаясь не задохнуться от нахлынувшего жара в груди. Ян будет на этом вечере, он хочет, чтобы я спела для него песню. Но как? Как я смогу петь, когда Вишневский будет там, когда будет смотреть на меня, когда все зрители потеряют смысл, а эпицентром станет один человек. С ума сойти…
– У Ахматовой есть красивые стихи, говорят, ты часто поешь их. Если получится, мне бы хотелось услышать «Ты выдумал меня».
– Я… – ответить было сложно, а потом вернулся физрук. Ян поднялся и снова ушел в зал заниматься. Я смотрела на него, на его уверенные движения, ловила каждый шаг, взмах рукой, и понимала: даже если мама откажет в этой песне, все равно спою. Ведь это просьба мальчика, который знал мой самый большой секрет, и до сих пор хранил его. Я не могла отказать. А может и не хотела.
