Всем телом Агата ощущает, как гулко колотится ее сердце. Лишь не желая разочаровывать Димку, она запрещает себе бояться:
– Что вы, Вероника Аркадьевна, конечно нет! Но мне действительно было некогда. Днем – школа, вечером —подготовительные курсы…
– Чистая правда, – подтверждает Дима, разливая вино по бокалам, – даже мне с трудом удается втиснуться в ее плотное расписание.
Агата переводит взгляд на Сергея Афанасьевича. Тот приступает к трапезе, не дожидаясь остальных, не обращая на гостью никакого внимания.
– Ну, теперь рассказывайте, что же вы за таинственная девушка такая? – Лазарева сплетает тонкие пальцы в замок.
– Я?
– Агата, не смущайся. Мама очень любит задавать странные вопросы, – с улыбкой говорит Дима.
– Ради Бога, что Агата обо мне подумает? – Лазарева смеется. – Димуля рассказывал, вы готовитесь к поступлению в художественный институт?
– Надеюсь поступить.
– И как вы оцениваете свои шансы?
– Она обязательно поступит! – подхватывает Дима. – Весь год занималась с репетитором, но, думаю, в дополнительной подготовке не было необходимости. Ее и так примут в любой институт с такими-то способностями!
– Димуля, ты не прав, – тут же возражает Лазарева. – Талантливых людей великое множество. Отправляться в институт без соответствующей подготовки – неразумно. Если, конечно, нет человека готового замолвить за вас словечко.
– Я согласна с вами, Вероника Аркадьевна.
– Мне кажется, вы обе преувеличиваете.
– Нет, Дим, так и есть, – Агата снова мельком взглядывает на Сергея Афанасьевича. Тот по-прежнему игнорирует происходящее, только ест и пьет. – Сейчас определяющий фактор для поступления не талант студента, а его связи.
– Ну, не только сейчас, – Лазарева прищуривает черные глаза. – Заискивание преподавателей перед влиятельными людьми старо как мир. А кто ваши мама и папа, позвольте спросить?
Агата находит вопрос двусмысленным, но не теряется:
– Мама – учитель русского языка и литературы, папа – военный инженер.
– Надо же, – протягивает Лазарева. – Инженер. Учитель. А вас увлекла живопись.
– Да, действительно, родители далеки от искусства и не имеют прямого отношения к моему выбору. Но мне повезло встретить талантливого преподавателя, благодаря которому и появилось твердое намерение заниматься живописью.
– О ком вы говорите, детка?
– Об Андрее Борисовиче Вильчуке.
– Который повесился?!
Агата и Дима переглядываются. Сергей Афанасьевич продолжает орудовать ножом и вилкой, будто все сказанное ни в коей мере его не касается.
– Димуля, ты вроде говорил, что картины Вильчука поднялись в цене после громких заголовков в прессе? – вкрадчиво спрашивает Лазарева.
– Есть такое, – кивает Дима. – Цены на его картины выросли в несколько раз после того… что случилось. Странные люди.
– Какая жуть. Покончить с собой, практически на глазах у всей школы. Может, он это сделал специально? Ради славы?
– Мам, если можно, сменим тему, – мягко просит Дима. – Агата очень переживает из-за случившегося.
– Хорошо, хорошо. Светлая память вашему преподавателю. Знаете, детка, я всегда уважала преподавателей, поддерживающих инициативу творческих детей. И, признаться, ничуть не удивлена, что вы и Вильчук, как бы это сказать, нашли общий язык. Я немного его знала. Он производил впечатление довольно эксцентричного человека.
– Что вы имеете ввиду? – Агата чувствует, как дрогнули пальцы на бокале.
– Вы не обидитесь, если я скажу, что нахожу вас довольно необычной, странной что-ли. Я это без всякой задней мысли.
