В поисках меча Бога Индры - страница 32

Суседко, насмешливо поглядывая на житницу, слегка наклонившись, правой рукой чёсал леву стопу, да негромко беседовал с сидящими справа от него двумя большущими, пепельного вукраса, котами, каковые были домашними духами именовавшимися Коргоруши. У тех Коргоруш кошины морды заменяло лико Суседки, со двумя серыми глазьми, право слово вельми круглыми, с широким, приплюснутым носом, со тонкими алыми губами да длинными вусами и брадой дымчатого цвету, токмо их лица не были покрыты волосьми. Коргоруши были главнейшей опорой незримого хозяина избы. Калякали беросы, ежели с Суседко живуть эвонти два духа, то в жилище засегда будеть счастье и припасы, которые хозяйственны помочники раздобудять и принясуть.

Слева же от Суседко восседала Тюха Лохматая. Энто был сувсем масенький домашний дух, присматривающий за хузяйством, да приглядывающий за хозяйскими детками. Тюха была росту с рукавицу, да поросшая всклокоченной, никадысь не чёсанной, хохлатой, серенькой шёрсткой. Не боляхны ручки и ножки, почитай с пальчик, выходили с боков её словно плоского, впрочем широкого тельцу, к оному крепилася вкругла, немногось поката, без усякой шеи, головёшка. С под лохматой шёрстки, казались два ярких голубых крохотулечных глазка, да свернутый набок толстый, чёрный, древовидный уголёк-носик, выпирающие уперёдь губаньки, будто подвядённые тем же чёрным вугольком, как-то вобидчиво кривились. Верно, Тюхе, оченно любившей усяку домашню живность: собак да котов, не понравилось як Амбарник запустил у конуру пса мётлу. Маненький домашний дух, покачивая своей головёшечкой, скосил глазьки у сторону дверей житницы, и еле слышно скузал чавой-то Суседке. Борила прислухалси и явственно различил, о чём духи гутарили:

– О, тось, не ладненько, – калякала Тюха, своим тонюсеньким, точно стрёкот сверчка, голоском. – Позорути… аки он Ярого вуспугал. Да ден сице можьно… какось тот разнесчастненький пёсик верещал. А у чём вон провенилси, чаво тако сутвурил… абы у няго той мётлой пулятьси.

– Оно б твому Ярому, – вступил в беседу Суседко и перьстал смеятьси, голос у духа был хоть и тихим, а ужось густым, да низким, вероятно, так балобонил сам ваявода Мстибог. – Не кочумать должён, кады на двор чужи приходють, а хотя б проснутьси… хотя б взлаить. Оно може те пришлые, чавось дурного мыслять. Вот Дворику и вовсе надоть молвить, аки Ярый сопя и причмокивая чужих встречаеть, пущай яму повелитель двора нашего, уши то и надерёть… оно шоб не спалось. А може… може… те пришлы желають чаго со двора-то вутащить, а твой Ярый спить, и ничавось не зумечаеть. Оно имя то яму выходь и не вёрное дали. Ярый, оно чавось значить? – вопросил незримый хозяин избы и повернувши голову у сторону сидящей Тюхи, сёрдито глянул на неё сверху униз. – Оно значить, шо должон быть тот пёс вогненный, горячий, лютый, бойкий и сильный. А он кавкой?

– Кавкой? – вубиженным голосом пропищала Тюха Лохматая и вуставилась своими крохами глазек у лико Суседко.

– А он ляжебок и тувнеядец, – повышая голосок, произнёс дух избы, и сызнова почёсал собе леву пятку перстами. – Точь-у-точь, аки твоя любимица и замурашка Домна. То ден ей Мстибог правильно вимячко выбрал – домувита, хузяйственна. У то ден она домувита… таку пыль подняла… дышить и на дворе нечем. У чавось о наших хузяевах гости повдумают, а? Молвють, чё у ваяводы дочка меньша лянтяйка и грязнулька, подместь житницу не могёть. У то ей хозяюшка наша Цветанушка у вечёру вустроить, за таку вуборку. Вжесь я о том позабочусь.