«Ночь, казалось, никогда не закончится. Обычно, измученный бессонницей, Сергей Сергеевич засыпал уже на рассвете. Он ждал наступления утра, таращился в окно, но ничего не менялось – вся та же сырая темень – дождь, мрак, такая вот осень в Петербурге. Нервы, нервы. А ведь ему всего только тридцать лет! Неприметный господин с усиками. Неужели за ним следят? Тайная полиция? Или свои? Товарищи могли случайно увидеть его у входа в Учреждение. Что предпринять? Упредить. Намекнуть, что в Учреждении имеются некоторые источники. Нет, глупо. Сразу же потребуют подробностей. Надо спокойно обождать, посмотреть, что будет. Может, ничего не будет. У страха, как говорится, глаза велики. Сергей Сергеевич работает в писчебумажном магазине. (Хорошо, что сегодня выходной). А вчера в магазин, примерно в четвертом часу, вошла неряшливо одетая дама с зонтиком. Отчего-то он знал, что ее зовут Пелагеей. Она часто заходила, по нескольку раз на неделе. Рассматривала товары, но ничего не покупала. Поначалу Сергей Сергеевич приветливо улыбался ей, спрашивал, не надо ли чего подсказать, но дама всякий раз молчала, и он перестал обращать внимание – приходит и пусть, стало быть есть нужда. А может, и она тоже из этих, соглядатаев, а? Может такое быть? Да ведь это паранойя! С чего бы это ему опасаться?
Сегодня выходной, на работу идти не надо. У Сергея Сергеевича обыкновенная, тихая жизнь. Дом, семья. Жена Ольга: никаких отличительных черт, помимо того, что она красавица. Неужели же он рожден для такой вот жизни? Да, а почему же нет. Хотя, возможно, что-то такое имеется в его облике, что заставляет людей задумываться. Вот и Никита, брат, пристал давеча. А не боишься, спрашивает, что жизнь твоя будет прожита зря? Нисколько, усмехнулся Сергей Сергеевич. Скорее он боится умереть слишком рано. А насчет зря-не зря… Как можем мы про то судить, если не знаем, зачем вообще нам дарована эта наша жизнь? И ведь есть еще у Сергея Сергеевича тайная сторона, про которую ни брату, ни жене Ольге – никому из близких знать не положено».
По утрам Валерий Ефимович тщательно и, как правило, с удовольствием разглядывал себя в зеркале. Это было данью ритуалу (такой же данью, как и ежедневный поцелуй спящей жене перед уходом на службу). Осмотр производился в ванной комнате, где имелось яркое освещение, а большие, во всю стену зеркала позволяли изучить себя со всех сторон.
Фигура у Валерия Ефимовича спортивная, лицо молодое, спокойное, глаза внимательные, иногда принимающие этакое насмешливое выражение – вот так… Но хуже всего дело обстояло с волосами. Собственно, волос было много, лысины не намечалось. Но вот седина! С этим надо было что-то делать. Егор, парикмахер, у которого Журбенко подстригался уже много лет, советует краситься. Но нет, это решительно невозможно. Люди будут знать, что он, Валерий Ефимович, красится. Все будут знать. Это не скроешь. Это плохо. Люди, с которыми Журбенко вступает в контакт, вправе рассчитывать, и они рассчитывают, хотя не важно, на что они рассчитывают, но ведь отношение к мужчине, который красит волосы… Но разве правильно, чтобы импозантный, подтянутый человек выглядел намного старше своих лет из-за предательских столбиков седины, пронизывающих вполне еще густую шевелюру?
Валерию Журбенко на какую-то секунду стало жаль себя. Неужели же это я, обратился он к грустному отражению в зеркале, неужели это я, тот самый мальчик, которого так любила мама, который всегда подавал большие надежды? И чем же он занимается? Пишет книжки-пустышки. Хорошо еще, не так уж много пишет. А жизнь проходит.
