В поисках равновесия. Великобритания и «балканский лабиринт», 1903–1914 гг. - страница 7

и Weltmacht Германии. Стремясь вернуться к «эластичному» равновесию XIX в., британские правящие круги сочли целесообразным упорядочить свои противоречия на колониальной периферии с Францией и Россией, заключив с ними соответствующие соглашения в 1904 и 1907 гг., ознаменовавшие окончание многолетней вражды и открывшие эру «Сердечного согласия» (Антанта). Поскольку жизненно важные интересы участников Тройственного союза (Австро-Венгрия) и Антанты (Россия) концентрировались на Балканах, то их межблоковое противостояние проецировалось на этот региональный уровень.

Таким образом, в начале XX в. система международных отношений приняла вид структурированной многополярности: функционирование двух военно-политических блоков не исключало наличия нескольких центров силы на мировой арене. Современники событий, политики, дипломаты, эксперты, мыслившие категориями традиционного баланса сил, не воспринимали появление соперничавших группировок держав как сугубо негативное явление международной жизни. В этом русле известный британский журналист Дж. Гарвин рассматривал становление «Сердечного согласия» как «дипломатическую реконструкцию», в основе которой лежала система гарантий, направленная против слома европейского статус-кво[26]. И все же реальность оказалась более одноцветной и прозаичной, чем теоретические выкладки публицистов. Размежевание великих держав на военно-политические группировки сопровождалось обострением гонки наземных и морских вооружений и ростом численности армий, которые, как справедливо отмечают американский историк Д. Херманн и его английский коллега Д. Стивенсон, оказывали существенное воздействие на дипломатию начала XX в.[27]

«Лабиринт» как рукотворное явление олицетворял собой мучительные поиски равновесия, к которому так стремились великие державы, а балканский контекст создавал причудливые коридоры, придававшие их движению неожиданные изгибы. Вопрос состоял в том, отвечало ли существование балканского «лабиринта» чьим-то замыслам, как это было в случае с Кносским лабиринтом (удержание чудовища); видели ли ключевые игроки выход из «лабиринта» или же, зайдя в тупик, предпочитали его разрушить?

Поскольку «балканский лабиринт» – это скорее метафора, которая помогает нам визуализировать международные процессы в Юго-Восточной Европе, то для их описания в категориях теории международных отношений мы будем оперировать понятием региональной подсистемы.

Термин «региональная» или «международная подсистема» начал фигурировать в аналитических работах по международным отношениям с конца 1950-х гг., что было связано с развернувшимся после Второй мировой войны масштабным процессом деколонизации, который обозначил перед правящими кругами бывших метрополий несколько важных вопросов. Во-первых, какова будет политическая организация того или иного региона? Ведь получение колониями независимости не означало автоматического разрешения всех жизненно важных проблем: в частности, между новоявленными государствами оставались неурегулированными территориальные противоречия. Во-вторых, перед великими державами вставал вопрос поиска модуса взаимодействия с новыми региональными игроками. В-третьих, в условиях существовавшей биполярности происходило смещение противоречий двух сверхдержав на периферию системы международных отношений, что неизбежно заставляло аналитиков задаваться вопросом о взаимодействии/взаимосвязи глобального и регионального измерений противостояния между СССР и США. В связи с этим специалисты-международники указывали на необходимость выделения нового уровня анализа, помимо существовавших страноведческого и общесистемного. Например, исследователь в области международных отношений П. Бертон предложил использовать так называемый «региональный подход» («submacro approach»), который позволил бы вписать обширный и разнообразный фактический материал по специфике развития государств региона и их взаимоотношениям в канву глобальной политики, избегая при этом чрезмерной концентрации внимания на роли сверхдержав