Иногда я плакала. Тихо-тихо, чтобы никто не узнал. Плакала по моей тяжелой, трагичной, сумасбродной, ослепительной жизни. Прошедшей жизни.
То, что происходило со мной теперь, жизнью называть не хотелось. Работа – спорт – книга – сон – работа. А ведь кто-то так живет всю свою жизнь. И считает это жизнью. Не знаю почему, но праздничная легкость, с которой я жила на ферме, куда-то улетучилась, и остались только унылые будни.
Даже рисунки не спасали меня от них.
У меня не было друзей, я боялась пускать кого-то в свою жизнь. Дороти знала обо мне только то, что я приехала с фермы и была замужем. Больше я ничего не рассказывала.
Но все-таки один дружок из прошлого у меня остался. Это был Сэм Найколайски. Мы не виделись с ним Бог знает сколько лет. Он не мог приехать ко мне на суд, потому, что в то время поступил на службу в армию. А потом я не смогла встретиться с ним, потому, что он уехал на похороны отца. Когда я была замужем, Диего очень ревностно относился к моей переписке и читал все письма, и я ничего не писала Сэму о том, как мне плохо. И одиноко. И так не хватает его.
После того как я сбежала от Диего, мы переписывались с Сэмом довольно откровенно. Я писала ему обо всем, что чувствую. Я очень боялась, что мою почту могут взломать, поэтому никогда не упоминала, где я живу и чем занимаюсь. Я писала только, что адвокаты занимаются разводом и что, похоже, я останусь совсем без денег. Сэм тоже мало что рассказывал о себе. Он все еще служил в армии, но в подробности меня не посвящал, видимо, это было запрещено. Сэм писал о разных мелочах, об общих знакомых, о своих многочисленных родственниках и о своих девушках.
В девушках Сэма я запуталась. Каждые два месяца Сэм присылал мне очередную фотографию с длинноногой красоткой и спрашивал: «Ну как?» и уже через месяц писал: «Мы решили остаться друзьями». Судя по тому, что такие письма я получала с завидной регулярностью, список «друзей» Сэма Найколайски неуклонно расширялся. Почему Сэм не мог остановиться? Зная легкий характер Сэма, мне казалось, что дело в девушках. Сэм был настолько прост, что ужиться мог бы с любой. Что ему нужно? Приласкать, накормить, выслушать, похвалить. И все: душа Сэма, выросшего без матери, откликалась на любую ласку. Почему же он их бросал? То, что инициатором разрывов был Сэм, я не сомневалась. По собственной воле Сэма бросить нельзя, в этом я была уверена. Или надо быть полной дурой, чтобы отказаться от такого красивого, сильного, покладистого парня. «Ну, ничего, – думала я, читая про очередную подружку, – Сэм еще слишком молод, чтобы заводить серьезные отношения».
Сэм действительно был очень и очень молод, ему едва исполнилось двадцать три, а вот я в свои двадцать два чувствовала себя не то чтобы старой, но уже достаточно потрепанной. И мне не хотелось больше ничего: ни отношений, ни семьи, ни новых друзей.
Вообще в семье Найколайски женились рано. Все братья Сэма были уже женаты, и я давно запуталась в его племянниках и их русских именах. Русские имена это тоже была традиция.
Еще Сэм писал, что учит русский язык и что французский, по сравнению с ним, вообще легкотня. Я вспомнила, как Сэм страдал на уроках французского. Он с трудом осиливал английскую грамматику, куда ему было до французской! А если русский язык еще сложнее – Сэму не позавидуешь.
Завидовать можно было мне: французский язык был для меня родным, папа рассказал и прочел мне столько французских сказок! К сожалению, я сама мало читала на французском, поэтому при письме могла пропустить непроизносимые буквы или, наоборот, от усердия написать лишние. На уроках французского в школе я не очень-то выделялась. Вторым моим языком был английский. Мы всегда говорили на нем, общаясь с целым светом. Он был везде. И даже папа, отдавая нам приказания на Нике, говорил именно на английском. Четкий и лаконичный, этот язык был хорош там, где требовалась логика и трезвый ум. Мне нравился английский, и я тоже считала его родным.
