Обстановка в к тому времени уже Чароновке (от слова «зачарованные», да!) была крайне напряженная. Страх людей перед неизвестной опасностью стал больше, чем перед местными силовиками. Да и сами силовики, которым довелось побывать в деревне и ее окрестностях, тоже теряли покой и сон, а взамен обретали черный страх. По всему уезду ползли слухи про неведомое зло и про то, что зря монахов, раньше там живших, извели. Дескать, те зло болотное сдерживали своими молитвами, к людям не пускали. А теперь их нет, и защитить простых смертных некому.
А той же зимой производство спешно свернули, артель распустили, и Чароновку покинули почти все. Почему так случилось и какое событие стало спусковым крючком для бегства, история умалчивает (по крайней мере, официальная). Большая часть которой погребена в архивах под грифом «Секретно». А слухи… Их сотни, один другого страшнее.
– Но в Чароновке же живут! – возразила Ольга, которую эта история очень заинтересовала.
– Живут, – кивнул Костя, сворачивая на правое ответвление главной поселковой дороги. – С тех пор, как в те места монахи вернулись. Всем уездом на монастырь и церковь скидывались, всем миром строили. Про Рябиновый монастырь слышала? А про Зачарованную церковь? А про рябиновую рощу, что отделяет деревню от болота? Рябину, по поверьям, нечисть не любит… Правда, помогают все эти меры ровно до того, как селяне урожай уберут. После никто в Чароновке не задерживается, все в город отчаливают.
Оля невольно поежилась. А они, двое отчаянных, наоборот, в ту самую Чароновку едут. Зимой. Хм… Оказаться в одиночестве в покинутом селении – само по себе жутко. А уж если нечистая сила – не плод человеческой фантазии, а вполне себе реальность… Вроде той самой Веры… Да нет, полный бред! Бред бредовый, и иначе быть не может. Так решила Оля, несмотря на волну холода вдоль позвоночника. Да и в деревне она будет не одна, а с Костей. Так не страшно.
– В церковь даже ходила, – кивнула она, справившись с нахлынувшим не нее страхом. – Меня в ней крестили, давно, правда. Действительно, бабушка рассказывала, что монастырь и церквушка на пожертвования строились, но я и подумать не могла, что все так!
Жест, сделанный Костей, можно было расшифровать как «Всегда пожалуйста!».
– Монастырь с церквушкой функционировали даже при советской власти, и сейчас тоже, – продолжил он. – И рощу из рябин монахи и посадили. Так вот, из Чароновки тогда ушли не все. Несколько женщин остались, по слухам опять-таки, настоящие ведьмы. И не просто вредные склочные старухи, а те, кто что-то умели. Вот им-то там хорошо было, вольготно. Но недолго: в силу зловредности нрава и жизненной необходимости сворачивать кому-то кровь, те мирно сосуществовать не смогли, начали сначала пакостить друг дружке по мелочи, потом гадить по-крупному, а после в Чароновке началась полномасштабная магическая война развернулась. В результате осталась одна бабка, да и та вскоре сгинула.
– Звучит как страшная сказка на ночь… И не боишься ты ехать туда со мной?
Он покачал головой.
– С тобой хоть куда, тем более, в мистику я не верю. А по поводу сказок… Хочешь, еще расскажу? – хитро прищурился Костя. – На ночь?
Оля моргнула. Это что, шутка? Или намек? Или ей показалось? А, язвить, так язвить.
– Что, сразу на ночь? – приторно сладко, будто готовилась задать острый и неудобный вопрос, пропела она. – Даже на ужин не пригласишь?
