– Да что я ещё такого сказал?
– Гауптвахта, гауптвахта!
– Но это же в шутку, военное.
– Всё равно не наше!
Так что, хотел не хотел, а снова выложил денежки.
– А я вот думаю, у нас столько замечательный музыкантов, и не один их них не сложил… музыкальный спектакль.
– Мало сознательных, да и те у чужаков на хлеб зарабатывают. Да и где он чешский театр? Мы – народ подневольный, откуда меценатам взяться, – пояснял Аморт.
– Да уж, – кивнул Свобода, – Без поддержки свободной работы нет. Жаль, что местный герцог Куронский не разделяет наши взгляды. А он бы смог нам помочь, так как большой любитель музыки и вообще всего прекрасного. Мог бы поставить в своём поместье патриотичный музыкальный спектакль. Представьте себе, он сам набирает труппу певцов. На прошлой неделе мой коллега…
Договорить не удалось. Беспощадный и строгий блюститель чистоты чешского языка Калоус оштрафовал певца за слово «коллега», которое также являлось пришлым. Возник небольшой спор. Свобода высказался, что слово не является немецким, и происхождение его неизвестно. И вовремя, потому что все придумывали новые слова. Общество «В чешской короне» считало себя филологическим, а потому начали дискутировать, чем лучше заменить слово «коллега», и далее сочли что Калоус поторопился с «придумыванием», так как все вспомнили про слово «сослуживец», на том и порешили, и Свободе тоже пришлось расплачиваться:
– Так вот. Мой сослуживец Голуб, – продолжал он, но тут же снова смолк, подбирая чешский аналог слова «ангажирован», – Был нанят этим герцогом на один из балов в Находе, тут недалеко.
– Вот бы его наставить на чешский путь! – решил Аморт.
– Он же чужеземец, переселенец из России, и всё же к нам ближе, нежели кто из наших, – заметил Писецкий.
– Так и есть. Видели, сколько золота он выдал на то, чтобы показать наших Пельцову и Диабачеву?
– Да, видел, – подтвердил Аморт, – Меня недавно приглашал к себе пан Пельце. И тот меня очень порадовал. Слыхал, что его неоднократно приглашали в поместье герцога.
– Да, этот Куронский как белая ворона.
– А представьте, если бы он сам построил театр, а ведь может, и вполне солидный, дал бы нам назначение, да мы бы несколько раз в неделю, и вечерами, а не в полдень, ставили бы разные спектакли на чешском – вот было бы здорово!
Старый Аморт кивал, а Свобода задумался, оперившись щекой на ладонь.
– А то всё скитаемся из угла в угол в своём родном доме, отстраняют нас даже за невинные чешские пьесы, потому что чешский не просто…. Вроде как…
– Тсс! – мягко одёрнул шустрого Калоуса серьёзный Аморт, приложив палец к губам, – Хорошо, если нас не слышали. Конечно не страшно, но лучше сохранить идею нашей.
– С Вами бы не согласился наш Камиль, пан учитель, – Он бы рассказал больше с оговоркой на древность и старые правила.
– Ах, наш Камиль! Ещё не явился, а мы уже о нём заговорили. Давно с ним не виделся, – проговорил Аморт, задумчиво, – Наверное, сейчас в поместье?
– Да нет же! До сих пор без места.
– Он в Праге, – заметил Писецкий, – Прошлый раз видел, как он со своими воспитанниками и паном советником шёл по Каменному Мосту на Малу Страну. На той стороне и встретились. Совсем, бедняга усталым выглядел.
– А похвал так и не дождался.
– И никуда не звали, слишком дома засиделся.
– Пльцлу было приятно с ним встретиться, всё же земляки. Да и какой похвалы от старого брюзги дождётся.
Что до отца Зеленема, каплана собора св. Штепана, говорили, что поставил у дверей молодого стройного красавца.
