В поте лица своего. Боги - страница 5

Кто бы это мог быть? – подумал Арей. Ему стало ясно, что необыкновенное везение красавчика: копье, просвистевшее между ног и не причинившее ему вреда; разящий меч, разлетевшийся над его головой; наконец, вовремя лопнувший воловий ремень – все это дело рук кого-то из бессмертных, и лучшим доказательством того служило защитное энергетическое облако, исчезнувшее только что вместе с красавчиком в своих глубинах. Это не могла быть Афина; она не переносила неудачников, а потому ни за что не связалась бы с беднягой-воином, потерпевшим сокрушительное поражение, – ее увлекали триумфаторы. Не могла это быть и Гера. Арей знал, что она, бывало, спускалась вниз в поисках загулявшего мужа, но ни один умирающий в муках воин, ни целая армия, погибающая в жестокой битве, не заставили бы ее покинуть ОЛИМП – настолько она боялась всевозможной заразы, столь распространенной на Земле. Он понял, что ему все равно не догадаться, сколько бы он ни ломал над этим голову. Слишком долго он не был на ОЛИМПе, чтобы отсюда, снизу, разобраться в тонкостях интриг, плетущихся в его заоблачных высотах.

И вдруг оттуда, из горних высей, шипя, сияя, разбрызгивая ослепительные искры, стремительно опустилась звезда. Оба войска при этом издали оглушительный крик. Всем было ясно, что это знамение не из добрых. Согласен с этим был и Арей. Он понимал, что Афина ни за что не стала бы так торопиться, не стала бы так форсировать двигатель при посадке, если б на ОЛИМПе было принято решение о перемирии. Он озабоченно покачал головой. Теперь могли последовать любые неожиданности.

Точно так же повели себя и войска – они настороженно притихли, готовые выполнить любую команду своих предводителей. И в этой тишине вдруг отчетливо загудела прянувшая тетива и запела, приближаясь к одним и отдаляясь от других, нацеленная твердой рукой стрела. Она нашла свою жертву в рядах данайцев, но кто был этот несчастный, Арей не видел; он услышал только, как взорвались возмущением тысячи луженых глоток и тысячи медных орудий убийства взметнулись в воздух, требуя таким образом отмщения.

А затем рати сошлись. Лязгнули, ударившись друг о друга, мечи; глухо загремели щиты, весело зазвенели стрелы. Журча, полилась кровь. Ржали кони; хрипели и стонали люди. Раненые падали в траву; они припадали щекой к земле, как дети, в поисках защиты жмущиеся к теплому, мягкому, дарующему жизнь животу матери. Но она не в состоянии была ни защитить их, ни снова подарить жизнь умирающим. И они испускали дух один за другим – кто сразу, будто крайне усталый, мгновенно погружаясь в тяжелый сон; кто, корчась, словно терзаемый жестоким кошмаром. И не было в этой битве ни жалости, ни пощады… Вот один из данаев, с хохотом мчась на колеснице, направил удар своего копья прямо в лицо противника. Копье пробило бляху шлема и вошло глубоко в голову; бедняга замертво рухнул на землю, а к нему кинулся богато одетый воин из данаев, схватил за ноги, поволок в сторону, из-под града стрел, и, укрывшись щитом, начал торопливо срывать с него окровавленные доспехи. Он, однако, слишком увлекся. Мародера настиг дротик, вонзившийся ему в незащищенный бок. Два – теперь – бездыханных, богато облаченных тела, лежащих по соседству, привлекли внимание десятка воинов победнее с той и другой стороны. С волчьей яростью сцепились они в визжащий, колючий, изрыгающий проклятья клубок, и никому не суждено было вырваться из его смертоносных объятий… Вот камень, пущенный меткой рукой, угодил в ногу юноше из данаев. Камень размозжил кость, перебил артерию; сраженный шоком, парнишка упал. Он тут же пришел в себя, попытался найти щит, но было поздно: безжалостное копье пронзило живот, из-под прорванного хитона вывалились наружу окровавленные внутренности, а слабеющие руки обхватили мучившее его древко, будто надеясь таким образом удержать свое тело на краю внезапно разверзшейся бездонной пропасти. Но и здесь убийца, по виду фракиец из защитников Илиона, торжествовал недолго. Откуда-то прилетела пика и вонзилась ему в грудь чуть выше правого соска. Он захрипел, зашатался, но все не падал, только медленно поворачивался вокруг, словно оглядываясь в поисках свободного места. Нетерпеливый, разгоряченный боем, к нему подбежал хозяин пики. Он вырвал ее, и сразу из раны пузырясь хлынула кровь. Судя по всему, у фракийца было пробито легкое. Этого, однако, воину с пикой показалось мало; он выхватил меч и вспорол фракийцу живот… Арей в смятении закрыл глаза. Рука его сама скользнула к левому бедру, но наткнулась на пустые ножны. Бессильно скрипнув зубами, он кинулся вниз по склону – сражение клокотало у самого подножья холма, – ворвался в толчею, выхватил меч у раненого, медленно оседающего в пыль, взмахнул им… и вдруг увидел перед собой разгневанное, тронутое жаром битвы лицо Афины.