– В нашей компании была и Вера Чернова. Потрясающее сходство с Беркутовым: тот же низкий лоб, недобрые глаза, да ещё любила посплетничать обо всех. Я с ней близко не сходилась. Но держались-то вместе – из одной компании. Потому что – я говорила тебе уже – в школе мы вместе учились, потом работа была одна, да и дома наши рядом стояли. Я мирно к ней относилась. И не знала главного: оказывается, её не устраивало, что я была в одной компании с ней. Всё прояснилось с появлением Виталия. Мы на танцах были с Верой, а они пришли с Беркутовым. Беркутов даже не знал, что Виталий назначил мне свидание, и предложил ему: «Давай ты пригласишь на танец Веру, а я – Лиду». Виталий не стал ему ничего объяснять, просто ответил: «Ну нет, я не согласен».
– Когда наконец Беркутов убедился, что я выбрала Виталия, он выбрал Веру. И всё чаще мы стали ходить узким кругом, повинуясь обстоятельствам. Так сложилось: они вместе приходили, а мы были их девушками.
– И вдруг происходит одно неожиданное для меня событие. Вера позвала на день рождения Николая, да не одного, а с Виталием. Без меня. Зачем она это сделала, мне гадать долго не пришлось. С этого дня рождения Виталий ушёл на свидание со мной. Он был в плохом настроении. Спросил, как только увидел: «Лида, почему тебя Черновы так не любят?». Взял да всё рассказал, как было. Наверно, от растерянности перед услышанным за праздничным столом. Оказалось, что о чём-то другом и не было желания говорить Черновым с гостем своим – только обо мне, о нашей семье. Высмеивали всех нас за нищету, меня – за песни под гитару, мать – за прозвище «Прокурор», которое получила потому, что «во все дела лезет, всюду нос суёт».
– И что же – тебе было смешно? – преодолевая ужас и горечь, спрашивала его вконец униженная этим рассказом Лида.
– Нет, конечно. У меня – старенькая безграмотная мама, отец умирал под бомбами, выживали так, что страшно вспомнить. Мне было не смешно, а то, что они высмеивали, очень даже знакомо по пережитому в войну. Скорее – наоборот: показалось, что надо мной смеются, над моей жизнью… Война выкосила все наши богатства, кто какие имел. Я, глядя на них, подумал даже: война мимо них прошла, что ли?! А вот то, что твои песни их задевают, меня насторожило. Завидуют?! Называли тебя в один голос выскочкой, зазнайкой. Потешались: дескать, певица! В общем, захотелось сбежать от таких застольных разговоров. Похоже, ты у них, как кость в горле.
– Так почему же ты мне всё это высказываешь, словно обвиняешь? Что они за судьи мне?
– Так в том-то и дело, что не судьи, и себя в это время со стороны не видели. Смеялись…
– Так и что теперь? Ты подумай, что это за люди, если позвали на день рождения, а затеяли разговоры о нашей семье?!
– Ты не представляешь, как мне это неприятно. Особенно потому, что ты мне нравишься. Я оскорблён таким оборотом дела.
– Значит, хотели тебе глаза открыть на меня?
Виталий молчал, глядя перед собой.
– А что же Беркутов?
– Так он громче всех и смеялся, и высказывался против тебя, и твою мать дурой выставлял.
От услышанного Лида просто застыла на месте.
– Он меня на танцах приглашал всегда. И ты уже знаешь, что я с ним никогда не танцевала.
– Вот это мне совсем непонятно.
– А мне ещё как понятно, – резко отреагировала Лида и пошла к дому.
– Но Виталий догнал меня, преградил путь и уже не отпустил в тот вечер…
– Мама, а почему ты не сказала отцу, что Беркутов тебе предложил выйти за него замуж?!
