Грохот гаубиц потихоньку стал прорываться через вату угасшего сознания. Наконец он понял, что его несут. Владимирский открыл глаза и увидел затянутое едким дымом небо.
– Очухался. – Устало произнёс санитар, продолжающий нести его дальше. Ротный сообразил что его несут в противоположную сторону от места сражения. Он попытался приподняться на носилках, и это ему удалось:
– Что с моим экипажем?
– Вы лежите товарищ старший лейтенант, вам нельзя вставать. Механика вашего тяжело ранило. – Всё так же тяжело дыша, отвечал, несущий носилки сзади ротный санитар. Владимирский скинул ноги с носилок и сел. Затем встал и у него загудело в голове:
– Хватит хренью заниматься, бегом за механиком Батраковым. – Ротному показалось что он говорит под водой: – Нельзя мне в тыл, мне на передовую надо. – Его догнали и остановили санитары.
– Товарищ старший лейтенант, нельзя вам на передовую, у вас осколок из головы торчит! И из ноги тоже.
– Владимирский некоторое время в недоумение смотрел на санитаров, затем потрогал сверху шлемофон и действительно нащупал острый металлический предмет, торчащий сверху. Он попытался снять головной убор, но ему помешали санитары:
– Не нужно, вы и так кровью залиты. Товарищ старший лейтенант вы идите в на горку в тыл, а мы за Батраковым сбегаем.
Артиллерия стихла и расчёты снующие возле гаубиц, с удивлением смотрели на мимо проходящего танкиста с залитым кровью лицом. Перед ним остановился броневик Д-12 из которого вышел командир двадцатой танковой дивизии полковник Катуков, а в след за ним появилась неуместная красота, в облике нам уже известной Полежаевой.
– Владимирский. Что у вас с шлемофоном? – Поинтересовался командир дивизии Катуков.
– Так точно. Разрешите отбыть на передовую.
– Как же вы здесь оказались?
– Меня сюда санитары вынесли.
– Михаил Ефимович, ему нельзя на передовую, он контуженный и весь в крови. – шепнула девушка комдиву.
– Светлана Сергеевна, я уже в полном порядке, окажите посильную помощь нашему раненному. – По лицу комдива было видно, что ему хотелось получить информацию с передовой у Владимирского, но он уступил студентке.
Когда они оказались одни, Светлана оглядев Владимирского, приосанилась:
– Опять вы. Мир тесен. – Девушка хорохорилась, но испуг уже жил в ней.
– Что же вы не уехали в Москву? А, понимаю, забыли со мной проститься.
– У товарища полковника температура тридцать восемь, а он после операции сюда к вам. Не могла же я его бросить в таком состоянии. Тем более папа просил приглядывать за ним. А вы… – Светлана наконец увидела его окровавленные штаны и с ужасом произнесла: – У вас осколок торчит из ноги.
– Что вы говорите. Может окажете раненному медицинскую помощь?
– Я…
– Вы же доктор.
– Я не смогу. Вам в лазарет нужно.
– Доктор, можно что-нибудь по существенней, кроме пустых слов.
– Пустых? – Светлану зацепило это обвинение и она с сарказмом заметила: – Что нам делать? Снимать штаны и бегать. Снимайте!
– Наконец-то. – Владимирский спустил штаны, оставшись в семейных трусах, уселся на брошенный ящик из под снарядов.
– Вы что серьёзно? – Но посмотрев на осколок добавила: – Его нужно удалить.
