В саду моей души. Как любовь к растениям способна изменить жизнь и исцелить душу - страница 11

Я винила себя, что позволила случиться этому разрыву и что сама оттолкнула его. Но я была слишком занята другими вещами – уборкой, садоводством, своими текстами, – вместо того чтобы заниматься им. Я обвиняла себя в том, что не давала ему то, в чем он нуждался, и пустила все на самотек. Я думала, как мне стать лучше, чтобы он захотел вернуть меня. Я купила туфли на абсурдно высоких каблуках, стремясь нивелировать разницу в росте между нами; симпатичные платья, потому что обычно он видел меня исключительно в легинсах. Я чувствовала, что смогу измениться, став такой, какую он желал бы видеть. В период этого отчаянного страдания я резко изменилась, стала прагматичной, как будто таким образом могла решить данную проблему.

Меж тем мое самообразование в области садоводства ушло на второй план. Это казалось мне чем-то пустячным. Будущее нашего дома было туманным, с открытым финалом – как и наши отношения. В случае если бы нам пришлось продать квартиру, я бы осталась без балкона. Без балкона у меня не было бы растений. Я не могла себе представить, что выращивание или восхищение ими могло существовать за пределами выставленных мной границ. Мне казалось ненормальным беспокоиться по поводу того, пойдет ли петрушка на семена. И хоть моя любовь к садоводству выросла из простого увлечения, став необходимой и притягательной частью моей жизни, лишь немногие вещи казались привлекательными после нанесенного мне сокрушительного удара в сердце. Без него я потеряла интерес ко всему остальному.

Однако сочетание солнца и влаги опьяняло растения. Скромная – даже строгая – коллекция однолетников и выживающих многолетников, которыми я занималась последние несколько недель, достигла своего апогея. Великолепный фиолетовый побег люпина высился вдоль стены в окружении бакопы. Пена из его лепестков испускала цитрусовый аромат. В углу пурпурная кислица треугольная (Oxalis triangularis) распустила свои нежные цветы, свисавшие с невесомых стеблей. Там были петунии и несколько гербер Джемсона кричащих розовых и пурпурных оттенков. Я подходила к стеклянной двери, упиралась в нее лбом и задумчиво смотрела на растения, не фокусируясь ни на чем конкретно. Неожиданно квартира показалась мне очень большой и очень тихой. Сейчас там не было никого и некому было спросить, что я делаю.

Напряжение от необходимости «держать лицо», сдерживать слезы и просто от усталости давило на лоб, на виски, так что веки отяжелели. Тупая, настойчивая боль. Мне было трудно осмыслять то шоу, которое происходило за дверьми квартиры, или те яркие цвета и новую молодую поросль, крепнущую под проливным дождем. Я регулярно заключала с собой соглашения не плакать, но постоянно нарушала их.

Однако на четвертый день пришло понимание. Я вернулась домой и обнаружила на мокром от дождя балконе мазок новой краски: две пухлые пушистые головки мака раскрылись, демонстрируя свежие, идеально белые, словно выстиранное белье, лепестки. Я глубоко вдохнула их аромат – они стали для меня сюрпризом, сверкая на фоне окружающей тоски и уныния. Даже бутоны, за которыми я внимательно следила в течение нескольких недель – а в случае с отдельными растениями и нескольких месяцев, – удивили меня, когда реально зацвели. Наверно, и вправду это происходит в тиши, когда «спины повернуты, а умы отвлечены».

Не то чтобы я совсем не следила за ними. Но за прошедшие дни я не отслеживала, как раньше, их рост, то, какие бутоны набухли и какие цветы раскрылись. Масштаб моего уныния и полной растерянности из-за ухода Джоша заставлял меня без конца рыться в моих непрошеных мыслях. Я пыталась навести порядок там, где этого сделать было невозможно, осмыслить неожиданное. А здесь находилось нечто совсем маленькое – меньше моей ладони – и непредсказуемое, но в то же время такое настоящее.