В саду моей души. Как любовь к растениям способна изменить жизнь и исцелить душу - страница 6

Я занималась садоводством с энтузиазмом, подогреваемым любопытством, своими маленькими успехами и сокрушительными провалами. У меня не было денег, которые я могла бы вкладывать в свои эксперименты, поэтому я «шакалила». Я выставляла на поддонах горшки с однолетними растениями, используя мешанину из добытых мной контейнеров: деревянных подносов, банок из-под масла, подобранных мной у индийских ресторанов, и остатков пластиковых горшков, украденных незаметно у питомников.

Во второе лето я сделала так, что посаженный мной душистый горошек карабкался по уродливому вигваму, который я соорудила из старого куска дерева, найденного в парке, и веревки. К третьей весне я использовала ту же самую веревку, чтобы закрепить часть проволочной сетки, идущей по кирпичной стене квартиры, дав возможность разрастись вверх моим тогдашним посадкам.

И я действительно угадала, что они разрастутся вверх, даже несмотря на то, что зачастую они были довольно слабыми. Мне еще предстояло многое узнать об удобрениях, о жажде, от которой страдает контейнерный сад, или о достоинствах хорошей подкормки. А пока что я только схватывала самые основы – освещение, укрытие, пространство, – учась на собственных ошибках и благодаря разным противоречивым сведениям, почерпнутым из Интернета. Я жаждала вырастить все сразу, ощущая тонкие границы природы, лишь когда наталкивалась на них: свекла листовая плохо растет в маленьком контейнере, но если подсеять в ее ряды весь пакетик с горчичным семенем и с оптимистичным настроем использовать повторно компост, то да, через два сезона появятся листья.

Меня неосознанно влекло на балкон, к тому, что там росло. Годами мои питомцы оставались больше серыми, чем зелеными, но среди этой разношерстной коллекции горшков, ванночек и консервных банок жили живые существа, которые существовали где-то посередине между ботаникой и моим чутким контролем. Я, бывало, задерживалась у балконной двери, касаясь лбом стекла и оставаясь в таком положении до тех пор, пока – в холодный период – своим дыханием не затуманивала собственное отражение. Джош спрашивал у меня в таких случаях, что я делаю, и я всегда отвечала ему одинаково: «Просто смотрю».

Здесь, в квартире, было сосредоточено для меня все очарование, но балкон всегда оставался моим пространством. Другие, включая Джоша, иногда выходили туда в носках (на этот случай я держала у двери замызганную пару шлепанцев, которую до сих пор отказываюсь выбрасывать) и не знали, куда встать, в какую сторону смотреть и вообще куда себя деть.

Я постепенно выращивала для себя кокон, даже не понимая зачем.

Меж тем внутри наше жилище все явственнее становилось территорией Джоша. Я могла без конца наводить порядок. Это стало моим ежедневным ритуалом, так как я пыталась внушить партнеру свое чувство порядка в пространстве, которое разделяли два человека. Обычно я проводила утренние часы выходных дней, вычищая углы нашего жилища, отчаянно стремясь поддерживать его красоту.

У нас постоянно возникали приступы безудержного веселья – веселья того рода, что рождено годами близкого знакомства; час дикой истерики, вызванной откровенной глупостью. Но комнаты, где мы обитали, также могли стать молчаливым местом битвы, где стратегии оппонента диктовались чистой банальностью: туфли не на том месте или так и не выброшенные трехдневной давности газеты. В такие моменты, когда каждый из нас становился придирчивым и раздражительным, наша квартира ощущалась словно гнездо, свитое на вершине того самого холма и вобравшего в себя через свои окна весь Лондон. Своеобразная клетка. Я выглядывала из окна, смотря на реку, на восток, где мы прежде жили и где до сих пор оставались мои друзья, и задавалась вопросом, чего я себя лишила и от чего отказалась.