Заезжаю за Скайлар в шесть тридцать. На мне черный смокинг и черная рубашка с галстуком-бабочкой. Мы с Кендалл всегда неровно дышали к черному цвету. Скайлар выбрала черное платье в пол с длинным рукавом и открытой спиной. Собрала светлые волосы в пучок и подчеркнула образ увесистыми платиновыми серьгами. Она прекрасна. А я взвинчен.
Не нахожу себе места. Не могу избавиться от мысли, что не владею ситуацией. Там будет ее бойфренд. Тот, кто сделал невинную Кендалл опытной. Тот, который «отлично трахается». Который доставляет ей удовольствие и не заботится о том, что ей едва стукнуло восемнадцать.
– Бостон, зачем ты вцепился в руль? Машина на автопилоте, – замечание Скайлар заставляет меня отлипнуть от дороги. Я и не заметил, что все это время сжимал руль.
– На всякий случай, – улыбаюсь ей.
– Как обычно хочешь все держать под контролем, – алые губы Скайлар растягиваются в улыбке.
– Ты очень красивая, – шепчу я.
– Спасибо.
– И тебе очень идет это платье.
– Спасибо. Но я все равно считаю странным – организовывать праздник в подобных цветах. Еще и в масках. У твоей Кендалл абсолютно отсутствует чувство стиля.
– Правда? – усмехаюсь. – Так ты все-таки не узнала ее? – Скайлар прищуривается, и я понимаю, что она понятия не имеет, кто такая Кендалл. – Кендалл и есть стиль. Ее голограммы заполонили весь мир. Она самая востребованная топ-модель последних двух лет.
– Мне не нравится такая мода, – Скайлар отворачивается к окну. Ей не нравятся разговоры о Кендалл. И я могу ее понять. Мне самому нужно прекратить говорить о ней так часто.
***
Мы добираемся на место к семи. Машину отгоняют на парковку. Скайлар берет меня под руку и ступает на красную дорожку, выложенную к центральному входу в арендованный клуб.
– Это что, вручение премии «Оскар»? – шепчет Скайлар, когда мы проходим мимо группы фотографов.
Кендалл всегда любила выкладываться на максимум.
Мы не останавливаемся и не позируем для папарацци. Скайлар не захотела, а я никогда не любил особое внимание к своей персоне. Проходим в здание, и по мере приближения к банкетному залу, мое сердце начинает стучать чаще. Ладони потеют, и меня бесит это волнение. Туже затягиваю маску и сглатываю, проходя в основной зал сквозь тяжелые бордовые шторы.
Изумительно.
Я часто бывал на роскошных приемах, но то, что устроила Кендалл, взрывает мозг. И пусть не врет, что не принимала участия в организации, – тут в каждой детали чувствуется ее рука.
Стены и высокие потолки выделаны бордовым бархатом. Дорогая ткань окутывает огромный зал разными уровнями, и создается впечатление, что помещение пропитано густой кровью. Цвет глубокий и насыщенный. Тон идеально сочетается с черным глянцевым подиумом в центре зала и выделяет его среди круглых столов. Вдоль подиума расставлены композиции из бордовых цветов. Их очень много. Подиум извивается среди них, как черная змея, и буквально утопает в живых бутонах.
Между бордовыми складками потолка, над подиумом, свисают хрустальные освещенные ленты. Они длинные и покрыты стеклянными бусинами. А в центре зала, у S-образного изгиба подиума, сооружена огромная инсталляция из таких же хрустальных тонких нитей, что свисают с потолка. Серебристые стержни переплетаются между собой у пола, вихрем вздымаются к потолку, и уже там расширяются в диаметре.
«Это ураган», – доходит до меня.
Это Кендалл.
Безумно красивое и неординарное произведение искусства. Массивный «ураган» переливается за счет мелких белых лампочек, встроенных между хрустальными нитями, и отбрасывает яркие блики на весь зал. Свет отражается от прозрачных столов и стульев, отчего кажется, что они тоже хрустальные.
