– Пламя завораживает, – признался я.
– Ага. Так же завораживает ручей.
Вдоль бревен стали разносить блины на бумажных тарелочках. Распробовать их мы не успевали – до нас доходила лишь пустая тара с масляными пятнами. Когда в очередной раз мы получили тарелку без блинов, Катя сказала:
– Подожди. Я сейчас.
Она отошла и вскоре вернулась с полной тарелкой. С края свешивалось полдюжины блинов. От тарелки шел ароматный пар.
– Держи. Надо съесть все – я Сережке обещала.
Катя протянула мне тарелку:
– Блинов много, а вилка одна. Справимся?
Я кивнул. Ели мы по очереди – по одному блину. Поэтому и говорить нам пришлось поочередно – когда один из нас ел, другой о чем-то рассказывал. Рассказывать лучше получалось у Кати, поэтому я съел пять блинов, а она – только два. Но нас такой расклад устраивал. Пару раз к нам подходил Сергей: спрашивал, как дела, предлагал еще блинов и возвращался обратно – организовывать и руководить. Когда блины кончились, началась викторина. Близилась ночь, костер стих, как стихли голоса у костра. После еды клонило в сон.
Несмотря на поздний час, воздух был теплым. Катя стянула шапку и поправила волосы. Я вспомнил о своем впечатлении.
– В этой шапке ты похожа на Снегурочку, – сказал я.
Катя внимательно на меня посмотрела. Даже как-то строго. Может, решила, что я к ней клеюсь? Катя повернулась к костру и сказала:
– Снегурочкой меня любил называть мой младший брат. Давным-давно…
– Брат?
Я ждал ответа, но Катя молчала. Рядом в снегу лежала тарелка с остатками блинов. Она была похожа на лунную поверхность с желтыми кратерами.
– Эту шапку я купила во Франции прошлой зимой, – сказала Катя. – Ездила туда в пятый раз.
Я спросил:
– Нравится Франция?
Катя кивнула:
– С детства. Это гены. Моя мама – учительница французского. На концертах Милен Фармер я была и в Париже, и в Москве. «Амели» смотрел?
– Да.
– Мой любимый фильм. Дома – полная коллекция Яна Тирсена. А еще – Джо Дассена.
– А как тебе сами французы? – спросил я.
Катя сказала:
– Есть два стереотипа о французах, которые не подтверждаются на практике. То, что французские мужчины – самые галантные; и то, что французские женщины – самые красивые.
– А на самом деле?
– А на самом деле, французы отличаются скупостью, а француженки – заурядностью.
– И все-таки ты любишь Францию? – спросил я.
– Да. Наверно, в прошлой жизни я была француженкой. Надеюсь, все-таки не самой заурядной.
Студенты потихоньку уходили. На нашем с Катей бревне остались лишь мы вдвоем. Сергей продолжал вести викторину для десятка человек. Катя вздохнула:
– Сережа будет вести конкурс до упора. Иногда я думаю, что нельзя быть таким правильным.
Я глядел в огонь. Катя продолжила:
– На прошлой неделе он помогал ребятам из своей группы пересдавать экзамен. Ходил к преподавателю, разговаривал с ним, убеждал. Сам-то он этот экзамен давно сдал. Но не помочь не мог. Сережка считает, что раз он является старостой группы, значит, он ответственен за нее. Все четыре года, что мы вместе, мягко борюсь с его альтруизмом.
– Лучше бороться с альтруизмом человека, чем с его эгоизмом.
– С этим не поспоришь. Но это так… Женское собственничество. А еще – желание сберечь его.
Катя расправила шапку на коленках.
– Расскажи-ка мне о своей девушке, – сказала она.
Я задумался. Никто никогда не спрашивал меня о моей молчаливой подруге. И, правда, что о ней можно рассказать?
– Я тебя смутила? – спросила Катя, видя мое затруднение.
