Зазвенел телефон. Рубакин снял трубку, послушал и весело оскалился.
– Пошли в дежурку. Голову принесли.
– Да ну?! – изумился Прядко.
– Вот тебе и да ну!
– Ведь мы оценили голову Исрапилова всего в десять ящиков водки!
– Или в четыре коровы. Пошли, пошли!
В дежурке было полно народу. У двери, робко и застенчиво улыбаясь, стоял симпатичный парнишка-таркинец. На вид ему было не более шестнадцати лет. В дальнем углу, у сейфа дежурного офицера, лежала на окровавленной мешковине бородатая голова. Выпученные глаза ее с жутким безразличием смотрели на сбежавшихся со всего управления оперов. Рубакин несколько секунд разглядывал голову Абубакара, после чего вынес заключение:
– Вроде бы он. Во всяком случае, похож здорово.
Приблизившись к голове, осторожно раздвинул синие губы большим и указательным пальцами правой руки, в то время как левой придерживал страшный трофей за волосы.
– А ну, посветите кто-нибудь ему в рот фонариком!
Луч фонарика высветил два ряда отличных зубов. Лицо Рубакина исказилось яростью. Он подбежал к таркинцу и схватил его за грудки обеими руками:
– Говори, сучонок, кого зарезал!
Арби молчал. Рубакин шарахнул его о косяк, а когда парнишка опустился на пол, наподдал еще ногой.
– Говори, паскуда!!!
Плача и путаясь в соплях, Арби рассказал все как было.
– В подвал его! – велел Рубакин. – Утром разберемся с ним. И расстрелять ведь нельзя! Несовершеннолетний.
Он устало поплелся в свой кабинет. Прядко последовал за ним.
– Ты как его опознал?
– У Исрапилова зубы вставные, а у этого все свои. Хасановы зубы я вот этим самым кулаком лично высадил на допросе в тридцать восьмом.
– Что же вы его тогда не пустили в расход?
– Так он же сбежал.
– Сбежал?! Отсюда?!
– Ну да! Был у нас такой следователь Козлов. Хороший мужик, но растяпа. Так он этого Козлова оглушил следственным делом по башке и выпрыгнул со второго этажа в Суржу.
Прядко выглянул в окно. Внизу, в кромешной темноте, раздраженно урчала, спотыкаясь о валуны, быстрая горная речка Суржа. Прядко подумал, что норовом она походит на таркинца. Сейчас на дворе стоял август, и кто бы мог поверить, что в июне, в период таяния снегов, эта самая Суржа с ревом волокла к Тереку вырванные с корнями деревья, камышовые кровли бедняцких жилищ и трупы домашних животных. Одна из стен здания Нефтегорской ЧК обрывалась прямо в воду. Эта сырая замшелая стена была сложена из огромных каменных блоков. Вид она имела мрачный, угрюмый даже. Да и все здание не отличалось приветливостью, хотя его выкрасили в белый цвет. Было оно приземистым, подслеповатым. Окна первого этажа, забранные в толстые стальные решетки, постоянно напоминали перепуганным обывателям о пятьдесят восьмой статье, чудовищных сроках и длиннющих этапах. А ведь до революции здесь размещалось что-то вроде культурного центра. Тут можно было хорошо выпить, закусить и в картишки перекинуться. Отдельные «нумера» с веселыми девушками тоже имелись. Старый бардак царских времен привлек чекистов своей неприступностью. Его метровой толщины стены могли выдержать любую осаду, а воды было сколько угодно прямо под окнами.
– Ну, Козлов очухался и сиганул вслед за ним, – продолжал свой рассказ Рубакин. – Плывут они, а мы выскочили на берег и шмаляем из тэтэшников. Своего убили, а бандит ушел.
– Черт знает что! – изумился Прядко. – Это, значит, могила того самого Козлова в сквере у моста?
