Иван поднял сидор, достал из него кожаный тубус, развязал ремешки и вскрыл его. Вынув пергамент, с которого свисала на синей и жёлтой нитках свинцовая печать, Иван передал его настоятелю.
Тот, взяв его двумя руками, развернул.
– Это рука Папы!? – Изумлённо спросил он.
– Да. Это он писал, когда ещё не был Папой. Он был ещё юным, но, когда стал Папой, заверил перевод своей печатью. Я был его рабом… Вернее, рабом его отца, патриция Кресцентия. Мы с ним вместе выросли. А когда он учился в школе певчих, мы вместе учили псалмы.
Настоятель ещё удивлённее посмотрел на Ивана. Тот, оглядев помещение, и «качнув» его грудным звуком «и», запел:
– Беатус вир куи аббиит…
Его голос, оттолкнувшись, от стен, затрепетал голубем, собрался и окреп в центре храма. Братия усиленно закрестилась, опустившись на колени.
Перекрестился и настоятель. Потом он стоял, сложив руки на груди, до конца псалма.
– Хвала Богу! – Сказал он, возвращая пергамент. – Гремо исть9 (Пошли есть).
– Умыться бы, настоятель.
– Я не опат10. Я князь Након Любекский.
Иван преклонил голову.
– А я – Иван Кресцентий, – сказал Иван и вынул из-за пазухи золотой Римский солид на котором было написано «кресцентий».
Теперь князь преклонил голову.
– Я не патриций, князь, и не сын патриция. Я просто Иван.
– И что же ты тут делаешь?
– Живу своей жизнью. Иду на Рюген. Туда ушли, как говорят, мои родичи. А больше идти мне некуда.
Князь внимательно посмотрел на Ивана.
– Теперь понятно, – сказал он, и повёл Ивана за собой.
* * *
В крепости у Накона Иван гостил уже третий день. Кроме прибора ночного видения и фонарика, артефактов будущего у Ивана не было. Да и их он «отнёс» назад в будущее.
Князь был немного старше Ивана по возрасту, как он сказал: «тридцать одна зима», но выглядел значительно суровее. Его лицо испещряли морщины и шрамы. И именно на это князь сразу обратил своё внимание, когда узнал возраст Ивана.
– Слишком ты гладкий для воина, – хмыкнул он.
– Да, я… В общем-то и не воин, – сказал Иван. – Так… Погулять вышел. Участвовал, иногда в междоусобицах патриция… Да в боях, что он устраивал для своих гостей.
– И чем ты дрался? – Спросил князь. Глаза его смеялись. – Хотя… Копьём ты справно владеешь…
– Молотом.
– Молотом?! – Удивился князь. – Не рыцарское оружие.
– А я и не рыцарь. К кузне приставлен был с мальства, вместе с батюшкой моим.
Иван достал из сидора молот на длинной железной рукояти, выдернул наверх и поставил его рукоятью вертикально на ладонь вытянутой вперёд руки.
Немного подержав, Иван сбросил молот вниз, перехватив его обратным хватом возле молотка, развернул рукоятью вверх, и стал вращать вокруг кисти и своего тела. После очередного заворота за спину, он перекинул молот через плечо и поймав его за конец рукояти, продолжил вращать вокруг себя. Скорость вращения уменьшилась, но гул, издаваемый молотом, стал страшнее. При Ивановых габаритах и длине рук подойти к нему ближе чем на три метра казалось не реальным.
Князь стоял, слегка приоткрыв рот, потом опомнился, увидев взгляд Ивана, прикрыл зевало, и покачал головой.
– Даже проверять тебя, какой ты воин, нет желания, – изумлённо сказал князь.
– Патриций любил хвастать моей силой. Когда к нему приходили гости, он ставил меня против четырёх их слуг. Не могли подойти. Мечи, копья, щиты – всё в кашу, – говорил Иван, не переставая вращать молотом.
– Я так целый день могу, но с двумя молотками красивее выходит, – сказал он, остановил вращение, перехватив рукоять у основания, и подал молот князю рукоятью вперёд. Дыхание его было ровное.
