Всё так просто? Чёрта-с-два! Может когда-то и мерились размером дубин, но в итоге победили легковесные заострённые копья. А в социуме всё и подавно запутаннее. Тут нужно быть прытким, гибким, ушлым и хитрым. Но более того, высокомерным. Высокомерие держит внутреннюю дисциплину и не даёт пасть, потворствуя слабостям, ступенью ниже. Зачем опускаться к уже преодолённому? Голову выше и хватку крепче. Поверьте, люди такое ценят.
И, казалось бы, а есть ли предел? Ну как… Постойте в спарринге с профессиональным бойцом. Хрен выстоишь! А когда-нибудь всё равно да придётся упасть. Главное не пропустить поражение через себя. Вот скажите, кто с уверенностью станет говорить о проигрыше? Гордиться тем, что опустил руки? Нет же, вступают отговорки: то обстоятельства, то "они толпой", то "что я мог сделать против профи?" и т. д. Проигрыш – это что-то сокровенное, личное. Что спрятано за семью замками в глубочайшем погребе души, подальше от посторонних глаз. И лишь в редких случаях показывается на свет. Разве что в великосветском обществе таких же анонимных неудачников. Но, что интересно, для признания собственного фиаско (от личностного до досадной импотенции) требуется больше мужества, нежели возносить знамя победы. И, я не знаю, как это ещё назвать, но все те семь замков в закоулках души ещё как сдавливают руки, будто оковы. Словно вешая один за другим из семи (а ведь где-то ещё это смертное число упоминалось, не?) сковываем не проблему, а себя. Стыдясь, что не удались. Стыдясь, что не победили. Или не доказали. И чахнем в собственноручно отстроенный клетках, даже не понимая, что превосходство есть и в поражении.
Подобные размышления не давали мне покоя и сейчас – под тёплым полуденным майским солнцем. Пацаны все до одного поддались сонной полдничной неге и развалились на газоне кто где. Не было желания даже трепаться языком. Я, как главный из обормотов, примостил пятую точку на разогретый весенним солнцем парапет и будто возвышался над распластанными телами. Рядом с моим ботинком была башка Сани, сорвиголовы и агрессивного анархиста, который вопреки своему характеру пригвоздил задумчивый взгляд к небу. Разбитыми губами он жмякал стебель какого-то сорняка и словно бы пережёвывал что-то своё. Дородная туша Роди, полусидя, горбилась по центру, слева от Сани, загораживая тому солнце. Но оба, странно, молчали, когда как в другое бы время сцепились из-за этой по*боты. Сегодня Родя казался не в себе, будто случайно раздавил намедни огромной ногой (шутка ли – его рост под два метра!) какое-нибудь крохотное создание. И только Боря пытался занять себя тупорылой шуткой: лёжа на спине елозил руками-ногами по траве – изображал снежного ангела. Хоть молчал и на том спасибо! Один Стас стоял особняком поодаль – на стрёме. Там ему и место.
Приятная минутка покоя. Давно ли она меня настигала? Круговерть последних месяцев не давала даже продохнуть. Подумаешь, разбой? Не попался б с дуру, наслаждался бы предвкушением беззаботной поры каникул. А так успел изучить каждый закуток местной ментовки. Гады всё таскали, да разбирались – скока можно?! А потерпевший, тупорылый ублюдок, ни с того ни с сего запутался в своих же показаниях. Ничто иное, как влияние моего отца. Настоящего, а не того жалкого очкастого ничтожества, что подкатило свои потные бубенчики к моей матушке пару лет тому назад. Этот ещё вздумал заниматься моим воспитанием, представляете?! Более неловких потуг я не видел с тех времён, как Стаса напоили пургеном и заперли в женском. Настоящего батю я уважаю. Вроде он какая-то важная шишка, но это тут совсем не причём. Просто есть с чем сравнивать.
