– А чего ты хотел, если таким промыслом занимаешься?
Заблуда вздохнул и упер руки в боки.
– То-то и оно, что приходит время расплачиваться за все то, что натворил, но выход есть. Не все так мрачно, как ты видишь.
– В Киев надо ехать, подальше отсюда.
– А кто тебе даст туда доехать, ты подумал об этом? Ты что же, друг и товарищ лихой и от этого только лишь еще более ценный, поскольку у тебя золотишко бряцает, думаешь, что тебя вот так просто «верны други» отпустят? Ты-то им не нужен, а вот то, что скопил и припрятал – надобно. За это могут и друг другу глотку перегрызть.
– Раз так говоришь, значит, план у тебя есть, что делать. Только зачем тебе мне помогать? В чем твой интерес?
– В том, чтобы от татей и разбойничков округу очистить. Родичи, сам знаешь, жалуются. Ведь не все законы дедовские уважают и соблюдают, а тут к тому же Нефед Мокрешу и Якима накручивает. Вот их люди и шалят, да на родичей нападают. Я говорил им, но меня не слушают.
– С Мокрешей беседовал? – не поверил Заблуда.
– Сказал ему пару слов, так он на меня с мечом полез.
– И что?
– Пришлось былое вспомнить. Я же раньше дружинником был. Воинское дело помню еще.
– А я-то думал, чего это Мокреша осенью поздней, когда я его к себе на совет позвал, сказал, что занемог.
– То для того, чтобы он думать начал, что делает.
– И что ты ему сделал?
– Силушку, что в пупе копится, слегка выбил, а то ретив больно…
На лице Заблуды появилась усмешка.
– Что мне посоветуешь?
– Мокрешу вместо себя поставь, когда в Киев будешь идти. Поговори с ним по душам, поясни, что тебе невмочь больше грабить и разбойничать, что хочешь новую жизнь начать.
– Так не поймет!
– А твое дело о намерениях сообщить. Их ясно обозначить…
– Дальше что?
– Дальше? Дальше в путь-дорогу начнешь по весне собираться, скажешь невзначай, что с собой кое-что в Киев возьмешь, да большую часть из того, что имеешь. Смекнул?
– Подстерегут и убьют в темном месте, где-нибудь на дороге, что в Киев ведет. Мест укромных много. Сгинешь, а телом волки потрапезничают, только оближутся.
– Знаешь другой план, я послушаю.
Заблуда только лишь нахмурился. Какое-то время он молчал, а потом признался:
– Плана нет.
– Тогда послушай, что я тебе скажу.
Чем дальше говорил Кудес, тем все больше светлело у Заблуды лицо, а под конец, когда волхв рассказ закончил, на лице у Соловья появилась широкая усмешка. Стал он тогда прежним Соловьем, который дело знает и себя молодцом-удальцом считает.
– А ты меня не подставишь?
– А какой мне смысл это делать, если ты уйдешь в Киев из этих мест, да еще и поможешь нам Мокрешу, Якима, Кощевита и других своих товарищей образумить? И к тому же на тебя подозрение их помощников не падет…
– Это еще как сказать.
– Это, Заблуда, потому, что головой ты не думаешь. Перед тем, как отправишься, всем щедро заплатишь, кто под рукой у тебя ходил. Щедро, но не роскошно. Меру сам назначишь. Скажешь, что жизнь новую решил начать, чтобы все, кого невзначай словом или делом обидел, злым словом не поминали. Ты же певец – один из лучших. Так и пояснишь, что дело певчее к себе тебя зовет.
– Так не поверят.
– Но куны и гривны возьмут…
– Возьмут, и сразу под полу засунут или в мошну положат. Уговаривать не придется.
– И что, мне тебе рассказывать, что люди такого склада больше всего ценят?
– Хитер ты, волхв.
– Я не хитер, просто немного дальше тебя вижу.
– Если дело не выйдет?
– Так надо сделать так, чтобы вышло. Мокреша тоже умен. Он ведь к Нефеду пойдет и все ему доложит. И Нефед словам его внемлет…
