В стране линдвормов - страница 6
– Ну да, верно, – промямлил я.
– Мм! А женщины и мужчины мне в моём лазе совершенно не нужны.
– Почему это? – спросил я.
– Кто их знает, вдруг они окажутся опасными злодеями. – Крыс зажмурился.
– Это верно, – согласился я, потому что тут крыс был прав. Но меня всё-таки пугало, что дыра такая тесная.
– Предлагаю поторопиться, – пискнул Чернокрыс. – Барсучиха как раз готовит ужин. Если фазанье жаркое остынет, оно станет жестковатым.
Я помотал головой и сказал:
– Не пойду. Боюсь.
У крыса в глазах появилось смятение.
– Ну а ты, малыш? – Он посмотрел на Мортимера. – Что ты скажешь, мой юный друг?
– Ни он, ни я в эту дыру не полезем, – сказал я. – Нам пора домой. Пошли, Мортимер.
Я потянул Мортимера за собой через ухабистую пашню. Он шёл неохотно, несколько раз обернулся и чуть не упал.
– Может, хоть попробуем? – сказал он. – Может, лаз только в начале такой тесный?
– Мы и так задержались. Глупо было вообще сюда бежать.
Вскоре нас догнал крыс.
– Зачем такая спешка? – запищал он. – Заверяю вас, бояться совершенно нечего. Я поползу за вами и, если вы застрянете, подтолкну.
– Отвяжись! – Я вдруг понял, что не верю ни единому слову этой твари, в ней было что-то угодливое и лживое. – Отвяжись, а то я тебе хвост надеру!
Крыс живо попятился.
– Н-ну что ж, я не настаиваю. Если вам моё предложение не подходит, я могу обратиться к кому-нибудь ещё. Полагаю, – он огляделся, – я вернусь сюда, когда рассветёт. Если я верно проинформирован, дети с наступлением вечера отправляются в кровать. Прощайте, мальчики. Жаль, но… таково ваше решение.
Крыс повернулся и убежал. Возле дыры в земле он остановился, в последний раз бросил на нас грустный взгляд, юркнул в лаз и исчез.
Мы перепрыгнули канаву, вернулись на дорогу и торопливо зашагали через кладбище. Я видел, как светятся на краю больничного двора белёные стены мертвецкой. Потом мы миновали школу и мастерские. На мосту уже побывал фонарщик. При виде язычков пламени сердце у меня забилось медленнее. Но Мортимер явно загрустил. Я остановился в слабом свете фонаря и взял его за руку.
– Этот крыс хотел нас обмануть. Ты же сам понимаешь.
– Откуда тебе знать?
– В конце лаза нет никаких зелёных лугов и никакой королевы. Крыс хотел заманить нас в ловушку и погубить.
– Зачем?
Я не ответил, потому что сам не знал зачем. Мне хотелось стереть из памяти и крыса, и его речи, никогда больше о нём не думать.
– А теперь бегом, – сказал я. – Монетка у тебя?
Мортимер сунул руку в карман и наморщил лоб:
– Нет.
Когда я услышал «нет», то чуть не задохнулся. Сердце словно задёргалось на привязи, а холодный пот пронзил кожу тысячью булавок.
– Мортимер, если ты потерял деньги… Тюра меня до полусмерти прибьёт. Ну пожалуйста, скажи, что монета у тебя.
Мортимер поглубже порылся в кармане и вдруг просиял:
– Вот она! Застряла в подкладке.
Мортимер вытащил руку, но вместе с монетой выворотил наизнанку весь карман. Монетка описала в воздухе дугу, со звоном приземлилась на булыжники и покатилась. Я бросился было за ней, но сразу понял, что не успею, понял, какая катастрофа сейчас произойдёт. Когда она перекатилась через край и упала в воду, я лишь коротко, отчаянно простонал и с размаху лёг на перила. Там, где канула монета, расходились по воде маленькие круги.
– Вот и всё, Мортимер, – прошептал я.
Стоглазая палка
Сейчас я поднимусь по двум лестницам и войду в нашу комнату, думал я, стоя в подъезде. Кругом темнота – в мастерской хотя бы были керосинки на потолке. Я поднимусь по двум лестницам, открою дверь и сразу же всё скажу. Тюра возьмёт палку, побьёт меня, а потом всё кончится. Потом мы с Мортимером ляжем, и я, может, буду плакать, потому что палка бьёт больно, но я буду плакать и от радости, потому что худшее позади. Утром, когда я проснусь, спина у меня будет в синяках. Я встану, и будет больно, но я обрадуюсь этим синякам. Потому что синяки означают, что худшее позади.