– Платошка, тебе звонит какая-то девчонка, – сказала Таня, приоткрыв дверь и тут же ушла. Девчонки мне звонили часто, и никого это не удивило. В том числе и меня. Я подумал, кто-то из наших в кино организовался на выходные или на пикник на речку, вот и звонят.
Я не испытывал ни капли волнения, когда взял трубку нашего старого эбонитового ещё аппарата.
– Добрый вечер, Платон! Что делаешь? – спросила Катя, как ни в чём, ни бывало, будто нам с ней болтать по телефону – это обычное дело.
Меня обдало жаром, даже слабость хлынула в ноги и закружилась голова.
– Д-да… ничего, так… – не рассказывать же ей сейчас о моём докладе и затруднениях с ним. Если захочет, расскажу, но при встрече. При встрече… неужели это возможно?
– И с друзьями или там с девушками никуда не планируешь идти?
– И не думал.
– Ну… если не занят… может быть, придёшь?
Ну тут я уже сел, потому что ноги подкосились.
– Я… к-конечно! Я сейчас! Я сейчас!
Я сорвался с места. И только у двери опомнился, что не оделся и денег не взял, надо же купить что-то, не с пустыми руками к девушке. Да и… душ принять. Всё это заняло у меня минут десять не больше, но мне казалось, вечность. Одеваясь на бегу, я зашёл к Тане. Она не обернулась от стола, за которым сидела.
– Я ухожу, Тань, закройся, праздник завтра, Митрофановы внизу опять гостей своих назовут, чтобы не полезли сюда, – сказал я, застёгивая на ходу рубашку.
Подойдя к столу, я увидел её рисунки: это были подробно вырисованные царские империалы… Я взял лист и посмотрел, невозможно так нарисовать, если видела мельком. Я почувствовал тревогу.
– Таня… это… где ты видела?
Она пожала плечиками:
– Да так… А что?
– Ничего. Ты рисунки лучше никому не показывай, – сказал я.
– Почему? – Таня удивилась, подняв на меня глаза. Глаза у неё странные, не как у нас с мамой, у нас голубые светлые, у отца большие светло-серые, но у Тани очень большие, как-то вроде больше нормы, и притом яркие, тёмно-синие, зрачки всегда расширены, будто она всматривается сильнее, чем все остальные, или больше видит, ресницы и брови тёмные, а волосы белёсые, как у мамы. Впрочем, что я про отца, может быть, она и похожа на своего, потому что на маму не похожа совсем… Как всегда при мысли об этом мне стало неприятно, какое-то отчуждение от неё. Всё же очень горько узнавать постыдные тайны твоей семьи, никогда не приду в себя от этого.
– Ну, я потом тебе скажу… А пока ты их прибери куда-нибудь, а лучше вообще порви.
– Почему?! – ещё больше удивилась Таня.
– Тань, за золотые империалы сажают, незаконно их иметь. Увидит кто-нибудь, начнут вызывать вопросы задавать. Ты же большая уже, понимаешь.
Таня кивнула с сомнением. Взяла в руки листы и порвала, отдала мне.
– Выбросишь в мусор?
– Лучше в печку, – сказал я.
– Ты уходишь? – спросила Таня, заметив, что я оделся. – Куда?
– На кудыкины горы, Тань, – пробормотал я, обуваясь. – Ты ведьм каких-то нарисовала, не боишься, со стен смотрят по ночам… – я кивнул на ватманы, которые украшали стены, с них смотрели на нас зеленолицые зубастые черноволосые красавицы с окровавленными губами.
Таня засмеялась:
– Нет, они добрые, ты тоже не бойся, они на злых страх наводят. А своих не трогают.
Но я уже не слушал, я бежал на свидание. Первое настоящее свидание в моей жизни. Я купил цветов у бабусек, которые сидели в центре возле универмага, к счастью, ещё не разошлись, хорошо, что завтра выходной и сейчас весна, а то, где было бы взять, и как на свидание без цветов? Хоть стреляйся…
