И всё, чего мне хотелось после переезда, это сбежать обратно. Я не знаю, возможно, я так и сделал бы, но однажды на улице я увидел её, Катю. То есть тогда я ещё не знал, как зовут эту чудесную девушку. Но она поразила меня с первого взгляда. Вначале я заметил царственную осанку, и именно это, сразу напомнившее мне балетных девочек, с которыми я был знаком, и которые жили в нашем дворе, и бегали на занятия в хореографическое училище, с их летящими ножками, высокими шейками и щебетанием, заставило меня вглядеться в эту девушку, которая, как мне казалось, не могла идти по этому противному городишке. Она, тонкая и гибкая, шла стремительной походкой, тонкие каблучки её босоножек, как мне кажется, даже не касались асфальта в змеистых трещинах и выбоинах, не удостаивая их серость этой чести. Синее платье колыхалось вокруг колен и локтей, чёрные блестящие волосы, высоко завязанные в хвост, красиво ударялись по её плечам при каждом её шаге.
Я не видел её лица, а очень хотелось посмотреть, поэтому я побежал вперёд, чтобы взглянуть и, разочаровавшись, успокоиться или… О, получилось «или»… Девушка оказалась настолько красивой, что я, признаться, остолбенел. Совсем необычная для северных наших мест красота: тонкая абрикосовая кожа, длинная шея и немного удлинённое лицо, тонкий, немного с горбинкой нос, огромные чёрные глаза, длинные брови, спокойный рот, сложившийся в невесомую усмешку, не высокомерную, как могло бы показаться, она улыбалась не кому-то и не чему-то, а самой себе, своим мыслям, собственной юной красоте, лету и солнцу, не такому частому гостю здесь у нас, на севере. Это значительно позже я узнал о её манере так вот улыбаться, а в тот момент мне показалось, что она улыбается мне. Хотя, что ей было мне улыбаться? Она и не заметила меня, замершего у стены какой-то парикмахерской, мимо которой она проходила, взглянув на себя в громадные стёкла. Но с этого дня я перестал ненавидеть этот город, дом, соседей…
Теперь я бродил по кривоватым улицам города в надежде встретить ту самую девушку, всякий раз удивляясь, что она делает здесь, такая чудесная красавица. И как вообще могла родиться здесь со всей своей нездешней красотой и прелестью. И я полюбил Кировск за то, что он маленький. А потому здесь все были на виду, и я быстро понял, где живёт моя Шемаханская царица, куда она ходит, где можно спрятаться в кустах или в телефонной будке, в магазине, чтобы увидеть её. Чтобы видеть её каждый день.
Довольно скоро я узнал и её имя: Катя, ну, то есть Екатерина, конечно, Соболева, она оказалась на три года старше меня, когда я увидел её в первый раз, ей было пятнадцать, а мне двенадцать лет. Но будь она старше и на тридцать три года, она не стала бы для меня менее привлекательной. Я узнал, что она уезжала из Кировска учиться в балетном училище в моём родном Ленинграде, но заболела, и пришлось вернуться, это было за полгода до того, как в Кировск переехали мы. Мне показалось, что это судьба, ведь если бы и она и мы остались в Ленинграде, мы могли бы не встретиться… Или наоборот, и в Ленинграде встретились бы, то есть в любом случае, как я считал и считаю, но мы должны были встретиться.
Я не знал, замечает ли она меня, я надеялся, что нет, и прятался, я не хотел, чтобы она считала меня дурачком, глазеющим на неё, таких, облоухих, было полно, кто провожал её взглядами. Она не обращала внимания, привыкла, должно быть. А я должен был выждать, пока я вырасту хотя бы, чтобы осмелиться подойти к ней. В своих стараниях подрасти, я занялся всеми доступными видами спорта, от бокса до самбо, очень хотелось заниматься каратэ, но его вдруг запретили и наш тренер по самбо под большим секретом показывал нам иногда приёмы.
