В стремлении – жить! - страница 20

– Всё в порядке, я подбил БТР, наши уже в немецких окопах, сейчас перевяжу, – быстро выпалил Иван, предупреждая все возможные вопросы командира.

Превозмогая боль, Кривошеин изобразил подобие улыбки, потом, не находя сил для слов благодарности, просто приподнял вверх большой палец левой руки.

Потом выдавил:

– Моим ремнём перетяни руку на плече и больше ничего.

Полуэктив уже рассмотрел, что из рукава ватника сержанта торчит большой осколок немецкой мины.

Ванька не без усилий добыл сержантский ремень, примерил его на здоровой руке наводчика, штыком проковырял в ремне дырку и начал самое для него трудное: по возможности не причиняя боли, перетянуть раненную руку Кривошеина. Во время этой операции Кривошеин ненадолго вновь отключился. Видимо, боль в руке была просто невыносимой.

Очнувшись, сержант тихо приказал Ивану:

– Оставь меня тут, Ванька, а сам вперёд за ротой, только ПТР сюда подтащи, а сам с винтовкой дуй.

– Хорошо, Тихон Матвеич, – опять по-неуставному сказал Иван, – я обязательно с ребятами вернусь за вами.

Когда Полуэктив подбежал к воронке, где оставил ружьё, то увидел рядом со старой воронкой новую. Приклад ружья торчал снаружи, а ствол был присыпан снегом и землёй. Потянув изо всех своих сил за приклад, Плуэктив обнаружил, что ствол загнут, мушка отсутствовала, были и другие повреждения, но это уже не имело никакого значения. Оружие было абсолютно непригодным для стрельбы, и вряд ли его можно было восстановить. Но надо было отчитаться перед командиром. Ванька, хотя и с неохотой, потащил этот, фактически, металлолом к Кривошеину.

Только тогда, когда он уже с винтовкой то бежал, то шёл вслед ушедшей роте, у него вдруг в голове скользнула мысль: «А если б я остался у ПТР?» Но эта мысль быстро пропала, так как впереди, в открывшейся его взгляду деревне, шёл бой. Доносились разрывы гранат, шипенье мин, вой снарядов, свист пуль и всего того, что могло в считанное мгновенье убить, разорвать в клочья, превратить в мокрое место такое беззащитное и хрупкое человеческое тело, всё его существо. Существо, которое не могло и не хотело осознавать даже самой возможности исчезнуть, уйти в никуда, вдруг раствориться в необъяснимой, непонятной разуму бесконечности или попасть в какой-то тот, иной фантастический мир, который именно иной, то есть абсолютно другой, абсолютно нечеловеческий, то есть – чужой.

Бой уже шёл где-то на дальней от Ивана окраине села Длинненькое. На пути Полуэктива постоянно попадались тела убитых: то наших, то немцев. Земля, перемешанная со снегом, местами казалась ему просто пропитанной пятнами, брызгами, а кое-где залитой лужами тёмно-красной крови.

Возле одной из ещё дымящих воронок он увидел оторванную снарядом окровавленную ногу, которая была в ватной штанине, с голой красно-синюшной ступней. Валенок и портянка от этой ноги (так подумал Полуэктив: не от человека, которого скорее всего больше не было, а именно от ноги) валялись рядом. Ошмётки мышц бедра и торчавшая раздробленная белая кость настолько сильно ударили по нервной системе Ивана, что он почувствовал нарастающий прилив тошноты и рвотный рефлекс, который пришлось подавить, так как пустой желудок не мог выдать наружу ничего, потому что там давно ничего не было. Возникла только одна мысль: бежать и бежать прочь от этого ужаса, может, к другому ужасу, но это потом, а не теперь.

Вскоре он добрался до нашей атакующей цепи и сам, без ожидания команды, лишь иногда поглядывая на действия бойцов-соседей, начал стрелять по мелькающим силуэтам вражеских солдат. Рядом с ним оказался усатый, возрастной солдат, который в промежутках перезаряжания и выстрелов спросил: