Спросил у матери, как добыть пропуск через оцепление, если хочется пройти на крестный ход посмотреть. Она посмеялась затее. Пропусков таких не дают. Посоветовала сделать морду кирпичом, будто воцерковленный, и уверенно идти к храму через все три оцепления:
– Сначала там стоят дружинники, потом милиция, потом уж наши. Ты их и не заметишь, они в штатском.
– А если остановят?
– Остановить могут, побеседовать, на карандаш возьмут, но препятствовать не имеют права. У нас свобода вероисповедания.
– Мам, скажи, я крещеный?
– Еще чего! Кто бы тебя окрестил? – И спохватилась, нахмурилась: – Ты точно в церковь собрался? Надумаешь креститься – смотри у меня!
– Так ведь свобода же вероисповедания?
– Я те покажу свободу! Комсомолец! Светка твоя тебя подбивает? Она? Деревенщина хренова.
–
Да брось, мама. Света про церковь ни сном ни духом, у них в селе в храме машинный двор. Я без нее хотел пойти посмотреть. Просто посмотреть. Не окрестят же меня там ночью-то ненароком!
Глава восьмая. От Пасхи до Первомая
Добыли они с Вениамином дымовую шашку. Проверили – работает, только дым не белый, как в цирке, а черный. Пригласили с собой двух девах: Веня знакомых старшеклассниц из соседней школы позвал. Ближе к ночи двинули к храму. А в Теми только один храм открывали на Пасху. Ну, может, два. Михаил один точно знал – на старом кладбище.
Пришли, никто их не остановил. Прожектора вовсю жарят, светло, как днем, даже ярче. Купили свечки, внутри церкви потолкались, дождались, когда крестный ход пошел, за ним пристроились, но свернули в другую сторону, чтобы навстречу выйти. Встали за апсидой в тени. Веник будто невзначай отлучился. Девушки жмутся к Михаилу. Им обещали, весело будет, а тут пока невесело, холодно и жутко. Только-только священник со свитой и с хоругвями из-за храма вывернул, Михаил девушек с обеих рук стряхнул и кинул ему под ноги шашку. Поп, божий одуванчик, упал на землю, его в дыму и не видно. Паника, суета, и поверх всего этого великолепия летят прокламации – Вениамин забрался на церковную ограду, раскидал с двух рук листовки и дал дёру через кладбище. Михаил заметил: через забор за Веником три-четыре тени метнулись.
Вот это плохо, думает, вот этого не ожидал – засекли. Как там брательник между оградками уходить от них станет? Оградки железные, острые навершия на прутах, худо, если напорется. Сам Михаил спутниц в охапку – и за оцепление, а там на такси по домам развез. Они довольные, никогда такого представления не видали.
– Только не говорите, кто шашку кинул, за хулиганство статья полагается. Хоть и против церкви, а засудят. Не хотелось бы под суд идти за малую шалость.
Девушки обещали братьев не сдавать. Спрашивали про Веника, Михаил отшутился: мол, у братишки не вовремя живот скрутило, все веселье просидел в сортире. Смеется, а у самого от тревоги голос перехватывает.
Обошлось. Вениамин оторвался от погони. Фора у него была, и маршрут выбрал заранее, днем прошел пару раз, запомнил поворотики. Пока петлял между оградок, курточку из болоньи распорол. Жаль куртку. Но ведь того стоило! Хоть какая-то движуха началась.
Началась – и кончилась. В городе опять тишина – ни шепотка, ни слуха о происшествии.
На Первое мая решили не кидать листовки, а расклеивать. Напечатали еще. Подписались «Молодая гвардия», с намеком. Кирилл к тому времени вернулся в строй, даже не кашлял уже, вылечился. Клеили до рассвета. Клей закончился – остатки прокламаций рассовали по почтовым ящикам.
