Кирилл не грубил начальству, не нарушал, не требовал. Он размышлял: почему беспартийные не выставляют своего собственного кандидата на выборах в городской Совет, в районный Совет и в Верховный Совет СССР? Его, абсолютно беспартийного, не устраивала неизбежность состояния в блоке с коммунистами. «Допустим, руководящая роль у партии. Ладно. Не претендую. Но почему следует держаться с ними, с партийными, в нерушимом блоке?» – рассуждал Кирилл сам с собою. Трезво оценивая свои шансы переломить ситуацию, он склонялся к компромиссу. В бесконечной трепотне с Мишкой обронил как-то:
– Пусть бы руководили, а мы бы жили сами по себе, не смешиваясь.
Друг обозвал его оппортунистом, пораженцем и троцкистом.
По вторникам для первой смены в цехе проводили политинформацию. Кирилл спрашивал, с кем еще, кроме коммунистов, можно вступить в блок беспартийному человеку, и нельзя ли действовать как-то отдельно.
– Нельзя, – сдержанно отвечали ему вышестоящие товарищи.
Товарищи буквально располагались выше – на подиуме, где заседал президиум любого мало-мальски значимого собрания. Они либо стояли, либо сидели и притопывали ногой и постукивали карандашом по столешнице.
– А профсоюз? – не унимался Кирилл, вынуждая тем самым дежурного политинформатора материться прямо с трибуны.
– Ты чё, тупой? – спрашивал политинформатор.
– Нет, – честно отвечал Кирилл.
– Тебе чё, больше всех надо? – кипел несчастный лектор, стискивая руками фанерный обрубок трибуны, установленный на плюшевой скатерти.
– Хотелось бы.
– Иди… иди отсюда на …! – И, багровея до корней волос, вслед, будто припечатывая свинцом поганца: – Профсоюзы – школа коммунизма! Коммунизма!.. Черт побери! Сбил. На чем я остановился? Ага, президент Джонсон обязан был прекратить войну во Вьетнаме. Нет же, б…ь. Не то. Ага, вот, сейчас. Сбил меня с толку, сука. Извините, товарищи, но просто ж зла на таких не хватает. Я ж готовился про международную обстановку, а он нả тебе…
Кирилл, не дослушав ругню, вставал и, поправив неизменный шарф, уходил из красного уголка, запинаясь о ножки стульев.
Печать интеллекта на его лице никак не соответствовала формальному уровню образования и социальному статусу. «Студент» работал токарем на часовом заводе. Никаких часов завод никогда не выпускал. Но так говорили, причем вновь поступающих с порога учили так говорить на инструктаже пожилые дядьки из «первого отдела». Не ради лжи, а во имя сохранности государственных секретов. Завод выпускал продукцию, в составе которой имелись очень точные детали хитрой конфигурации. Например, подвижная металлическая сфера внутри другой сферы, в каждой отверстие, а через эти отверстия неразъемная сферическая деталь взаимодействовала с другими частями какого-то механизма. Токарь, способный изготовить такую штуковину, ценился на вес золота. Эквивалентом золота служил спирт. Спирт в цех выписывали для производственных нужд канистрами. За пять-шесть лет выдающийся токарь стачивался в ноль о мотивирующее вознаграждение. Кирилл от употребления спирта внутрь отказывался, его считали подозрительным и уговаривали вступить в комсомол. Кирилл пожимал плечами и обещал подумать, если ему официально разрешат выносить премиальный спирт за территорию завода. Не разрешали. Вот он и не вступал.
– Подумать надо, – сказал Кирилл Мишке, переминавшемуся за спиной.
– Пока думать будешь, заметут. Может, они срисовали нас уже. – Мишка с тревогой посмотрел на окна первого этажа. Нет, вроде из окна вход в «ямку» не просматривается, но стучать в дверь все равно нельзя.
