– Костя, смотри в рану. Маша, зажим, побыстрее, – проворчал Павел.
Конечно, скучно! Ассистировать – скучно, и Павел это прекрасно понимал. Костя в свои тридцать с небольшим – уже опытный и, главное, хороший хирург. И операция для них обоих в общем-то рутинная, но… любая операция – это чужая жизнь, и невнимательность – недопустима.
– Извините, Павел Андреевич.
– То то же!
Они дружили, но субординация в больничном микромире, а в операционной – особенно, соблюдается строго. Да и повод для раздражения был – день начался неудачно.
– Какие деньги? О чем вы говорите.
– Больные жалуются. В вашем отделении требуют деньги за операцию. Прекратите!
Двое мужчин, одетых в белые халаты, стояли напротив друг друга на расстоянии двух шагов и зло бросали отрывистые короткие фразы.
Один из них, высокий, широкоплечий, но уже начинающий полнеть, выглядел лет на сорок.
– Я за свою жизнь… точнее, карьеру не читал ни единой на жалобы на себя. И такие разговорчики – кто-то, где-то, от кого-то – меня по большому счету не интересуют. Приводите сюда того, кто в лицо мне скажет, когда и за что я взял деньги. И сколько. Даже если и беру, так то у тех, кто хочет, чтобы оперировал я! И только я! Ни вы, ни Константин, а я. Не заставляю. Добровольно дают.
– Бросьте – добровольно! Никто добровольно с деньгами не расстается.
– Ошибаетесь! Впрочем, я догадываясь почему.
– Почему же?
Второму собеседнику определенно перевалило за пятьдесят пять. Он был грузен, среднего роста и, несмотря на белоснежный, накрахмаленный до пластмассовой плотности халат, казался неопрятным… то ли из-за нездорового цвета лица и плохо выбритого подбородка, то ли из-за бегающих, глубоко и близко посаженных глаз серого мышиного цвета.
– Ладно, иди, – сказал старший, не дождавшись ответа, и стало ясно, что и должность, занимаемая им в иерархической врачебной пирамиде, выше.
Павел повернулся и, не сказав больше ни слова, ушел.
“Да, день начался неудачно и, к сожалению, обещал быть долгим. Сегодня у него – суточное дежурство. Дай Бог, чтобы оно было спокойным. А сначала – предстоит оперировать. И завтра, после дежурства, опять. Надо собраться, не хорошо приходить на рапорт взвинченным”, – думал Павел, поднимаясь со второго этажа на седьмой.
Разговор с главным врачом региональной онкологической больницы города Волгогорска, где Павел Андреевич Родионов уже десять лет работал заведующим хирургическим отделением, происходил утром, до девяти.
После рапорта – Павел провел его по-деловому, уложившись в восемь-девять минут – он предложил Константину зайти к нему в кабинет. Следует кое-что обсудить, пояснил Павел.
– Рассказывай, что случилось? Был у главного? Снаряды свистят?
Костя говорил с легкой насмешкой, расслабленно развалившись в кресле. Узкий, но правильный европейский разрез глаз, создавал впечатление слегка прищуренного, внимательного и острого взгляда. Мягкий овал лица треугольной формы, хорошо очерченные губы, небольшой, но упрямый подбородок, гладкая смуглая кожа. Казалось, он умен и уверен в себе. Да так и было. Лишь один недостаток будил в нем самом мелкий комплекс неполноценности. Он седел и быстро лысел. Понимая, что это в сущности ерунда и что неотвратимое – не изменить, признание этого факта вызывало внутреннее раздражение.
