В тебе - страница 40

– Извините за опоздание, Вера Владимировна. Можно войти?

– Березин! Последний раз ты у меня опаздываешь на урок!

– Это же моё первое опоздание…

– Поэтому и последнее! Садись давай.

Он испытывал недюжинный дискомфорт: все сорок восемь глаз сверлили смертника – никто не смел опаздывать на урок к Бульдогу, даже Крылов. Кирилл бы с радостью оправдал себя внеплановым походом в ресторан с привлекательной дамой и в придачу похлопал бы по нагрудному карману смокинга, но ни того, ни другого не было в помине.

Смущённый своей же оплошностью, он быстрым шагом направился за свободную парту в конце кабинета, лишь бы скорее скинуть с себя пристальные взгляды одноклассников.

С другого ряда на него охотником таращился заметно похудевший Андрей. Он держался за всё ещё побаливавшую челюсть, представляя Кирилла огромной пластиковой трубочкой, через которую несколько недель ему приходилось питаться и которую хотелось не только разломать на части, но ещё и раздавить ногами.

Первые пять уроков для Кирилла пролетели спокойно, его никто не трогал – ни словесно, ни физически, будто матушка умерла повторно и на него вновь напялили «шапку-невидимку». Режим «стелс» его вполне устраивал – ощущать себя невидимым было, бесспорно, приятней, нежели униженным.

Отрадным завершением учебного дня для него стал урок химии. Светлана Петровна оставила опасную затею добиться справедливости и наказать Крылова и старалась вести себя как прежде, хотя при обращении к депутатскому сыну в её голосе неизменно проступали холодность и строгость. Не показывала она и изменившегося отношения к Кириллу, чтобы не усложнять школьную жизнь себе и ученику, и раньше нередко одариваемому похвалами. Сегодня она даже намеренно пожурила его перед всем классом за какую-то ерунду – после прозвеневшего звонка…

Кирилл стоял напротив общешкольного стенда на первом этаже, выводя в блокноте расписание уроков; мимо сновали школьники со своими проблемами в головах. Закончив, он огляделся вокруг – его не существовало для других, и воспоминания о некогда сладостном упоении собственной незаметностью вылились в очередные рассуждения.

«Да, это очень странно – как же быстро всё меняется! Ещё вчера я хотел закрыться от подавляющей части этого мира, а сегодня становится неловко от одиночества. Мне не хочется быть заложником своих страхов и вести затворнический образ жизни – такой путь явно приведёт к каким-то печальным последствиям для моего неугомонного естества. Мои истинные желания-то до боли примитивны: с ощущением спокойствия находиться в местах, где проводишь так много времени, заводить новые знакомства, спорить на различные темы и наслаждаться прелестями жизни в социуме. Да, в школе мне уже ничто не светит, но дальше откроется новая дорога, я встречу других людей, в глазах которых буду видеть больше осознанности. Ещё сраные полгода, затем долгожданный аттестат – и валить со всех ног куда-то подальше. В происходящем, безусловно, есть и моя вина: я был слишком зажат, стеснителен, старался избегать любых конфликтов. Моими друзьями были только книжки и вымышленные персонажи. Видимо, нужно наконец принять прошлое и настоящее и лишь тогда отправляться в новую жизнь и в ней постараться минимизировать повторение прошлых ошибок. Чёрт возьми, как же непросто быть взрослым ребёнком…»

На этот раз мысли Кирилла не были столь удручающими. Не было отсылок к стокгольмскому синдрому и другим пессимистичным лейтмотивам. Всё это было результатом частично прослушанной утром, по пути в школу, лекции одного психолога. Одна высказанная лектором мысль крепко засела в голове Кирилла: «Фактически личность растёт под совокупным количеством преодолённых проблем: кто-то взрослеет в шестнадцать лет, а кто-то к тридцати годам ещё не подберётся к заветному рубежу. Но явные перекосы на конкретном этапе развития имеют непоправимые последствия в транслировании себя миру. Чем раньше обратить на это пристальное внимание, тем больше проблем можно будет избежать».