В тени кремлевских стен. Племянница генсека - страница 3

На северном склоне горы Кара-Дыр был построен первый дом. Здесь мой дед получил большую комнату. По тем временам это была роскошь – целых двадцать метров на шесть душ, не считая кошки. В доме были свет и паровое отопление. Первое время дети от батареи не отходили – прогревали косточки после барачной сырости.

Прабабушка Татьяна привезла на извозчике с рынка большую кадку с розой, поставила в угол комнаты, «чтобы глаз радовала». С её приездом наладился быт: появилась белая скатерть, обедали и ужинали по часам, по субботам ходили в баню. Дети поправились, повеселели. Не хватало только материнской ласки. Характер Татьяна имела суровый, редко когда малыша по голове погладит, да и рука у неё была тяжёлая, вдовья. Говорила мало, о прошлом и вовсе молчала. Только однажды, раскладывая на столе серебряные вилки и ножи, уцелевшие от разграбления, разрыдалась. Вспомнились ей дом в Троицке, дети, погибшие или томящиеся в сибирской ссылке. Любуясь как-то внуком, младшим братом моей мамы, сказала:

– Чистый казак наш Васенька, стройный, ловкий. Ему бы коня доброго да шашку. Жалко, что Акиндин не дожил, порадовался бы…

В 1941 году мой дед Николай ушёл добровольцем на фронт. Марине было восемнадцать, моей будущей маме – шестнадцать, Василию тринадцать, младшей Полине – одиннадцать.

Перед отъездом наказывал он старшей дочери не бросать малышей, не отдавать родственникам на воспитание. Мог ли он знать, что его любимица Марина, смуглянка и хохотушка, будет репрессирована по ложному доносу и сгинет в мордовских лагерях, оставив годовалую дочь?

Дед погиб в 1943 году в брянских лесах. Ему не было и сорока. Его последнее письмо пришло после похоронки… «Долгими ночами, лёжа в сыром окопе и глядя на сверкающие звёзды, я думал: неужели так и исчезну, выплакав в темноте все слёзы под этим прекрасным равнодушным небом? Прощайте, дети, вряд ли придётся свидеться. Живите и будьте счастливы!»

В ночь после его гибели почернели распустившиеся розы.

– Это Ника приходил прощаться! – обхватив кадку руками, плакала Татьяна.

Старшая сестра погибшего деда, бабушка Паша, взявшая на себя заботы обо мне, как-то, показав на карте, сказала:

– Это брянские леса. Здесь погиб твой дедушка.

Я знала, что лес – это когда много деревьев, но не понимала, что там делал мой дед и почему он погиб.

– В былые времена, – объяснила бабушка, укладывая меня спать, – в брянских лесах жили монахи-раскольники, хранившие старую веру.

Они склоняли на свою сторону людей, а непокорным давали ягоды с отравой, так называемую скитскую клюкву. Тот, кто съедал её, видел перед собой огонь, бросался в него и умирал. Являлись ему в том огне летящие ангелы.

Когда меня спрашивали, как погиб мой дед, я отвечала: «Отравили его раскольники скитской клюквой».

И одна сумасшедшая липа

В этом траурном мае цвела.

Анна Ахматова

После окончания медицинского училища весь мамин курс отправился на фронт. Почти все девушки, попав в сталинградское пекло, погибли.

Одна из них писала моей маме с фронта: «Милая Леночка! Выдалась короткая передышка после боя, вот-вот навезут раненых, поэтому тороплюсь. Мои косы стали белые от седины и гнид. Пришлось их остричь, так что я мало отличаюсь от наших мужчин. Огрубела, осатанела. Одна мечта – выспаться!

Научилась я, Леночка, курить махорку, пить спирт, который нам дают перед атакой для храбрости. Но всё равно страшно. Научилась ругаться».