– Скажи, и я уйду, оставив тебя в покое.
– Да мне всё равно! Мне недолго осталось терпеть ваше серое скучное семейство и эту убогую лачугу. Красной Армии, 29. Двадцать девять. Запомнила или произнести по буквам? Там он прикончил эту девку.
Я кивнула.
– Теперь убирайся. – К ней вернулась обычная уверенность и решительность. Она облокотилась о спинку стула.
– Не вздумай менять замки, я буду приходить к своей племяннице, когда захочу! – Я развернулась и вышла из квартиры. За закрытой дверью послышался приглушенный каркающий смех.
«Ведьма», – подумала я и достала телефон. Быстро написав смс Ксюше, я вышла из подъезда.
Я была не в восторге от последних проявлений агрессии, но ничего не могла с собой поделать. Защитная реакция от осознания полной своей беспомощности.
Красной Армии, 29, оказался высокой многоэтажкой в трех кварталах от нашего дома. На освещенной солнцем детской площадке, на скамеечке, вытянув ноги, сидел седой старик в кепке. Я направилась к нему.
Прохладный воздух после дождя приятно бодрил, обволакивая весь двор. Гуляющие на площадке люди мельком взглянули на меня и отвернулись. Моя рука крепче стиснула ремень сумки. Я была вынуждена скрывать свое любопытство, опасаясь обратить на себя внимание.
– Доброго дня, – мне удалось втиснуться рядом.
Старик повернулся и взглянул на меня, нахмурив брови. Верхняя его губа была украшена черными усами, словно нарисованными сажей. Они очень контрастировали с седой шевелюрой. Он слегка отодвинулся, освобождая мне больше места:
– И вам, милейшая.
– Ну и дождичек, ух! – улыбнулась я.
«Боже, что ты мелешь», – взмолился мой внутренний голос.
– Да? Такой мелкий дождик, что я даже не намок, – вскинув брови, прошамкал старик в ответ.
– Живете здесь? – поинтересовалась я.
– Тридцать лет, – кивнул он.
– Не подскажете, в какой квартире проживала Мария Яковлева?
Старик выпрямил спину, почувствовав важность разговора. Его изборожденное морщинами лицо вытянулось в удивлении:
– Вы не здешняя, раз спрашиваете. Я и сам не знал о ней, пока не произошло… то, что произошло.
– Я из газеты, пишу заметку про это страшное происшествие, мне бы только знать номер квартиры.
– Первый подъезд, первый этаж, налево, – пробормотал он, указывая пальцем. – Всё давно опечатано, вы там никого не встретите.
– Тогда хотя бы гляну одним глазком!
– Не соваться бы в такое дело молодым хорошеньким девчонкам, – старик покачал головой.
– Спасибо за помощь, – я вскочила и быстро направилась к подъезду.
До заветной двери оставалось метров тридцать. Двигая руками в такт ходьбы, я заметила, как он машет мне вслед морщинистой рукой.
Открывший мне дверь мужик был огромен. Распухший от пива бездельник весил килограммов сто пятьдесят. У него были хищные маленькие глазки, плешивая голова. Приплюснутый на пол-лица нос напомнил мне тыкву. Мне подумалось, что он годами не вылазил из своего жилища, настолько бледной и серой была его кожа. На вид я бы дала ему около пятидесяти лет. Возможно, когда-то он был хорош собой, но пиво и сидячий образ жизни его погубили.
Он отошел в сторону, пропуская меня внутрь. Комната была обставлена скромно, но со вкусом. На стене висела парочка картин, обтянутых желтыми рамами. Жанр изображенного я бы охарактеризовала словом «мазня», но наверняка они были довольно ценными.
– Анна… Смелова, газета «Жизнь», – представилась я, протянув руку.
– Пилькевич. – Он прислонил мою руку к своим губам и тщательно обслюнявил. – Арам Пилькевич. Присаживайтесь.
