И чтобы она раскрылась в ответ… Чтобы помогала различать краски, чтобы вдохновляла и помогала. Чтобы любила. Да, любила, а не жалела! Любила всей душой. Его, слепого и такого беспомощного! И никому не нужного. Не нужна ему жалость! Наелся уже досыта! Страсть нужна, любовь, неистовство и преклонение… Он хотел преклоняться перед такой женщиной, которая полюбит его чисто и искренне…
Замкнутый образ жизни проложил угрюмую складку около губ… Люди говорили – складка мужества… Он не видел ее, но чувствовал, что это горечь сердца оставляет свой след.
Он любил прохладную погоду и ветер. Ветер – это мир, наполненный звуками. Это чувства, которых так не хватает! Он вышел на улицу… Бродил по улицам, слушая их дыхание, думал о жизни, о красках, разбросанных по дому, и о холсте на мольберте… Он пытался там рисовать…
Он очень хорошо ориентировался в городе… Какая разница, слеп ты или зряч, когда чувствуешь каждый камень, каждую стену, когда живешь общей жизнью с этим городом, и делишь с ни его душу? Быть может, лишь души слепцов могут стать частью души города, потому что у зрячих – совсем другие интересы.
И вдруг – непонятный вопрос странного собеседника, взявшегося из ниоткуда. Вопрос о счастье. Вопрос, созвучный его мыслям. Любовь нужна для счастья! И он будет любить!
Вот таким волшебным способом он нашел свою Туманку. Свою жену.
Может ли человек быть счастливым настолько, что счастье выплескивается через край, что каждая секунда жизни лишь радует и дарит обновленные ощущения растущего счастья?! Да, может. Особенно, если до этого ты был бесконечно несчастлив… Ты сравниваешь каждый миг своей прошлой жизни с любым мигом настоящего – и приумножаешь свое счастье!
Туманка стала учить его рисовать. Водила рукой с кистью по холсту, а потом предлагала потрогать свежие мазки… Он впитывал новые ощущения, и старался изо всех сил… Однажды она спросила:
– Ты раньше что любил рисовать больше всего на свете?
– То, что выглядит очень необычно…
– То есть то, что привлекло твой взор?
– Да, а почему ты спросила?
– А что тебя привлекает сейчас?
– Только то, что я слышу…
– А почему бы тебе не нарисовать звук?!
– Ты шутишь?
– Нет. Ты ведь можешь это сделать?
– Это невозможно.
– Я думала, что ты забыл о существовании этого слова, заполучив сам Туман в качестве тестя…
– Любовь моя, так ты серьезно?
– Абсолютно серьезно. Ты можешь нарисовать все, что захочешь, ведь ты самый лучший художник в мире!
И она стала учить его «видеть» звуки. Он рисовал, как первоклассник. Вначале звук ложечки, размешивающей сахар в стакане, потом звук машины, проезжающей за окном, а после уже шелест крыльев бабочки… Он научился рисовать звуки, и был так увлечен этим, что забывал о преданной и любящей жене, с готовностью подносящей кисти…
А она ведь любила дождь… Уходила, чтобы пообщаться с сестрами – дождинками. И от ощущения своей ненужности решила однажды не возвращаться. Отец Туман не спросил ничего. Он лишь сердито нахмурил брови…
Уже через два часа художник почувствовал, что дом опустел… А через три ему стало холодно одному. Он стал рисовать звуки пустого дома, и от картины повеяло жутким холодом. Он хотел сделать картину теплее и решил, что звуки пустого дома – это плохо. Нужно добавить гула. Ведь гулкая тишина говорит нам больше, чем абсолютная… Гулкая тишина – это объем, это мощь, это что-то старинное. Ну что ж, пусть будет не дом, а замок… Мой дом – моя крепость, ведь так говорят? Пусть будет замок… Старинный замок, где каждый шорох раздается эхом в огромном пространстве. И в этом пространстве он – совсем маленькая точка. Просто болящий нерв. Ему очень сложно было услышать звук пустого замка, поэтому он представил свой замок хрустальным. Как застывшие слезы, которые он хотел сейчас пролить, но не мог. Ведь мужчины не плачут.
