***
Она стояла высоко подняв голову и с прямой спиной. Ясным взглядом всматриваясь в лицо Спасителю. Собор был пуст, служба давно закончилась, но пришла она сюда не за этим. Едва последние слова проповеди прекращали разгонять тишину и люди покидали скамьи, с самой последней, всегда скрытой в тени, поднималась одинокая фигура, вставала у алтаря и смотрела на распятого на кресте человека. Безмолвно, будто ведя диалог на уровне мыслей и взглядов. У нее было полно вопросов, но ответа на них никогда не следовало. Будто распятый лишь отрешенно качал головой, зная, что его слова все равно будут не в силах что-либо изменить. Вибрации, что наполняли воздух словами молитвы, будто проходили сквозь ее тело, не задевая ничего в душе. Будто она была призраком, которого не заметишь даже в мире тонких энергий. Невидимая для высших сил. И было совершенно неясно, что с этим делать…
Виктор говорил, что ничего…
– Мама…
А, может, просто не нашелся еще тот, кто мог помочь ей это исправить…
Беатрис опустила голову, ухватывая тонкими пальцами крохотную ладошку своего сына. Хвала небесам, хоть с ним все было в порядке.
– Да, дорогой… – тихо вздохнула Беатрис, крепче сжимая руку.
Но малыш, будто загипнотизированный, еще несколько секунд смотрел туда же, куда опять был направлен взгляд его матери, прежде чем заговорить вновь.
– А кто это такой?
– Хм… – ее озадачил этот вопрос.
Кто это такой… Как самим богом отлученной от церкви ведьме объяснить маленькому мальчику, кто это такой.
– Это… спаситель человечества, Аскель. Созданные свободными, дети Его, люди… потерялись, запутались. Как неразумные дети они могли погубить себя, и Господь послал Спасителя…
Подхватив сына на руки, девушка поцеловала его в лоб, прежде чем снова вернуть взгляд к распятию.
– Но почему он на кресте, мама?..
– Потому что люди предали его, сынок…
***
Замок Бельмонт. Испания. Кастилия. 1627г.
Вкус крови на губах… такой яркий, но, если покатать ее на языке, становилось ясно – это ее собственная. И густой черный ошметок вылетает из губ на землю, засыпанную песком, оставляя небольшую тягучую струйку стекать от губы по щеке, впитываясь в пыль. Глаза, застланные мутной пеленой, закрываются, и последнее, что они видят – это спины рыцарей, тени хлопающих на ветру плащей… и пару стражников в броне, в нетерпении гремя цепями подходящих к ней…
Ноги сводит от многочисленных шипов, что впиваются в кожу через опутывающие ее ступни «сапожки» из стальных пластин с вкраплением серебра. Они идут медленно и каждый раз, когда она пытается потерять сознание, заваливаясь к стене узких коридоров, сильный толчок в спину чем-то тяжелым приводит ее в чувства, заставляя пройти еще метров пять. Сегодня сопротивление начало ее утомлять. Ее отпускали в разы быстрее, если она «участвовала» в их бестолковых играх.
Шаги удаляются, оставляя рядом только пару дневного караула, то и дело заглядывающую внутрь ее камеры через тонкое окно-щель. Если бы ей позволили видеть дальше стен своей темницы и дальше заборов полигона, она бы могла догадаться, что власть в замке давно переменилась. С железной дисциплины и иерархии, построенной на уважении – на дисциплину жестокости и иерархию, построенную на страхе.
Крепость Бельмонт стала одной большой тюрьмой. Для нее и для каждого, кто знал о ее существовании и участвовал в содержании. Но она этого не знала, покорно выполняя отведенную ей роль, попутно издеваясь над мнимым превосходством человека перед ее силой, пародией на власть перед нечеловеческой волей, а ей просто некуда было пойти… А потому, когда язык в очередной раз прошелся по корке заветрившейся крови на губах, а глаза закатились, отпуская разум куда-то за пределы этих стен, невесть откуда взявшееся в закрытом помещении дуновение холодного ветра в лицо вызвало небывалый прилив… облегчения.
