– Похоже, это масонская клятва. Если сможете ещё что-то разобрать, буду вам благодарен, Софья Алексеевна.
– Я рада, что мои знания пригодились вам, хотя, мне и самой интересно.
– Вы очень отзывчивый человек, я восхищаюсь вами – вы всем помогаете, кто у вас просит помощи?
Софья задумалась.
– Если это в моих силах, то – да. А что здесь удивительного? Разве вы не помогаете другим людям?
Николай пожал плечами.
– Ко мне, честно говоря, редко обращаются, – он задумался на мгновение, – не знаю почему…
– А может, и обращаются, да вы не слышите?
Он внимательно посмотрел на неё.
– Вы меня считаете таким равнодушным человеком?
– Нет, не равнодушным, а…– Софья замялась, – погружённым в себя. Не всегда человек просит явно, иногда нужно просто обратить внимание на чужую жизнь…
Николай не нашёлся, что ответить. Разговаривать больше не хотелось.
Он поужинал в семейном кругу и засобирался домой. Перед уходом Елагин поцеловал тётушке руку, ещё раз поблагодарил зардевшуюся Софью за помощь и условился в дальнейшем к ней обращаться за переводом.
Пролётка мерно покачивалась, а Николай размышлял и ворчал на тёткину воспитанницу: "Ишь, "погружённый в себя"… Будто другие не такие же… Нищим я подаю… иногда… А что ещё надо? По домам ходить? Так ещё заразу какую подхватишь…"
Он стал вспоминать, просил ли у него кто-нибудь помощи, и ничего не мог вспомнить. Наконец, на ум пришёл случай, когда Митрофанов собирал деньги в гимназии на вспоможение для вдовы одного из преподавателей, скоропостижно скончавшегося от инфаркта. Кто-то даже собирался навестить вдову, оставшуюся с четырьмя детьми, но Николай просто дал деньги и не собирался никуда ехать.
Был и второй случай, когда у дворника гимназии от терракта погиб сын, но Николай пропустил это мимо ушей, даже и не поинтересовавшись, нужны ли ему деньги… В памяти всплыло только лицо плачущего Кузьмы рядом со священником, который что-то ему говорил…
Мысли перескочили на утренний разговор в учительской: неприятные намёки Митрофанова про Машу, и Языков туда же… Батюшка со своими притчами… Хорошо он сказал: "Слепое поклонение не делает человеку чести…" Тут я с ним согласен. Надо во всём разбираться, а иначе правду не найти… Ещё и пословицу придумали: мол, у каждого своя правда. А разве так может быть? Нет, братцы, своей выгодой правду подменяете, да ещё и убить готовы за корысть…"
Он взглянул на тёмное небо, закрытое толстым покрывалом серо-стальных облаков, и произнёс вслух:
– Только где она, правда-то?
– Ась? – рыжебородый мужик оглянулся с козлов, – что толкуешь, барин?
– Спрашиваю, где правду-то искать? – громко спросил Николай.
– Так не ищи правду в других, коли в тебе её нет, – с вызовом в голосе произнёс извозчик.
– А в тебе, что ли, есть? – резко ответил Николай.
Извозчик внезапно остановил коляску посреди тёмного переулка Замоскворечья и повернулся к Елагину:
– А я знаю, где правда, ваша милость: у тебя денег много, а у меня жена болеет, Бог велел с ближним делиться – вот и правда.
Николай сначала оторопел от такой наглости, а потом разозлился. Наконец, подавив раздражение, Елагин спросил:
– Что у тебя с женой?
– Не знаю, лежит уже второй день… за детьми некому смотреть, а мне работать надо, – угрюмо ответил извозчик. Его сгорбленная фигура выдавала обречённость и покорность судьбе, которую он не мог изменить.
Елагин хотел, как обычно, просто дать денег, но в глубине души почувствовал, что этого будет недостаточно – мужик будто подслушал его разговор с Софьей и теперь проверял его.
