Вакханалия, или Хренотень по-русски. Рассказы из русского быта - страница 27

Я понял, что ни завтра, никогда мы с ней больше не увидимся. Из всей этой истории я жалел лишь об этом. То, что осталось после ее смерти, я не принимал в расчет.

Мне вдруг вспомнилось одно глупое суеверие, кроме того, что меня терзали угрызения совести за проклятия, которые скорее всего на нее подействовали. Она, Кара, украла у меня часы. Говорят, что нельзя дарить любимым часы. Это к расставанию.

Когда я поднялся к себе, подписав всякие бумажки, я закрыл за собой дверь, упал в бессилии на диван и разрыдался. Мне показалось, что у нас с Карой могло быть нечто хорошее. Несмотря ни на что, несмотря…

Я не сожалел о пропажах. Карточки заблокируют. Даже если не успели, двадцать-тридцать тысяч долларов мне не было жалко. Квартира застрахована. А вот обманутое доверие. Это возвернуть трудно.

Позже, к удивлению служащих, я лично распорядился похоронить ее как следует. Я помню этот день. Солнечный. Двое рабочих с блестящими пуговицами, сверкавшими как звезды, закапывали гроб. А я стоял и плакал.

– О, Кара, – шептал я тихо вместо молитвы, – зачем ты взяла мои часы? Это к расставанию. Разве ты не знала об этом? Разве ты не хотела больше меня увидеть?

– Прости меня, милый Гарик… – услышал я тихий ее голос в воздухе. – Прости, если можешь… Мне очень жаль…

Никто, кроме меня, этого не слышал. Могильщики вытирали лопаты. Дело было сделано.

Я чуть не очумел и приказал им раскопать все заново, пообещав высокую плату. Они посмотрели друг на друга, мол, совсем с горя крыша поехала. Но все сделали. Отколупав крышку гроба, мы обнаружили все те же мерзкие изуродованные останки. Я приказал закапывать и ни о чем никому не говорить (я сомневаюсь, что они сдержали обещание), сунув по солидной сумме каждому.

Я ее простил, даже цветы первое время приносил. Но с тех пор я больше не ношу часы.

А ее голос нет-нет, да донесется до меня, словно из глубин земли: Гарик…

Вечерний мегаполис мигал тысячами огней. Шумела в час пик автострада. Суетливо мелькали люди, болтливые и беспечные.

Высокий крепкий человек в черном костюме шаткой походкой выплыл из переулка, держа правую руку на груди. Взлохмаченные волосы, изрядная небритость на разбитом окровавленном лице. Прохожие принимали его за подравшегося бомжа и не обращали внимание. Его затуманенные глаза ни на чем не останавливались, лишь следя за тем, чтобы ни на что не натолкнуться.

«Говорят, что время несет бремя несчастий. Но само время для меня несчатье. Не знаю, что время со мной сделало, я ведь был когда-то человеком…»

Крупный мужчина в обнимку с привлекательной хрупкой особой стоял перед дорогим рестораном, что на Тверской, и подвыпившим голосом доказывал, ударяя себя рукой по груди:

– Владимир Романов, меня зовут как царя почти. На меня столик 43, пожалуйста.

– Извините, но на вас не зарезервировано, – объясняла девушка-хостес.

Романов переглянулся со своей спутницей непонимающе. Затем наставил на хостес палец и спросил:

– Девушка, ты замужем?

– Нет, – замотала та головой, ибо вежливость и этикет прежде всего.

– Точно не замужем, да? А вот я женат, – стукнул себя ладонью по груди в знак немыслимых достижений и посмотрел на стоявшую рядом: – Пойми, незамужняя девушка, это наша с ней первая годовщина. И чья жена настолько красива, как же он не заказал столик?! Ну как? Такого быть не может.

Спутница стеснительно улыбалась. В то же время ей было приятно, что ее называли красивой. Год замужества, а Володя так же страстен с ней как подросток.