Пили мы хорошо, а закусывали ещё лучше.
Богомол, затеяв какую-то обиду, выставил нас с другом за дверь. Но мы и не упирались. Богомол стал для нас ближе отца родного.
Поутру уже, как ни в чем, не бывало, мы сидели в школе на уроке литературы, смело, поглядывая в почему-то тревожные глаза, нашей классной.
Машки в классе не оказалось, но мы к этому отнеслись без понимания, а зря.
Родители нашей приятельницы, встревоженные отсутствием приёмной дочери, ранним утром обратились в районную милицию.
Органы в те времена работали более чем исправно, и через полчаса обнаружили в незапертой кинобудке заигравшуюся школьницу.
Ещё не протрезвевшая, та никак не могла объяснить, в чём дело. Родители тут же повели её в гинекологию, где был документально отмечен факт дефлорации.
Тогда нарушение девственности у несовершеннолетней – случай в сельской местности был исключительный. Девочки ещё умели себя блюсти, опасались огласки и всяческих неприятностей, связанных с разрушением своего Карфагена.
Святая наивность, которая помогала строить семейные отношения по любви!
Дело закрутилось.
Прямо с урока нас с другом в сопровождении милиционера понудили прибыть в райотдел милиции.
Спрашивали о дяде Саше Богомоле, о нашей нестандартной дружбе с ним, на что мы отчаянно мотали головами. Отказывались. Говорили, что мы ходим в кино редко, так как родители карманных денег не дают. А если когда и дают, то мы на них покупаем всякие школьные принадлежности – резинки, перья, тетради… А к дяде Саше заходили только по интересам – мечтаем, после школы поступить в институт кинематографии на режиссёрское, или какое другое, отделение… Может, на операторов будем учиться.… Вот даже книги берём в библиотеке по фотоисскуству.
Наверное, нам поверили, потому что тут же отпустили, сказав, что если вы увидите дядю Сашу, ничего ему не говорите, а сообщите нам, где он находится.
Мы тут же отправились к Богомолу на квартиру, которую он снимал у одинокой старушки, бабы Вари.
При виде нас баба Варя стала кричать и размахивать руками:
– Кышь, отсюдова! Кышь, оглоеды, бесенята проклятые! Нету Богомола! Его и милиция спрашивала. Уехал Богомол! Он, что, вам ровесник, какой? Чего избу огорнули? – потянулась за тяпкой, которая стояла возле двери.
Не испытывая терпение этой ведьмы, мы высыпали на улицу.
Домой идти не хотелось. Что там ждёт – было ясно, и мы подались на край села, где рогатясь чёрными от дождя и времени жердями, стояла рига крытая ошмёётками полусгнившей соломы, заросшая чернобыльем и тощим кустарником.
Для молодого поколения слово «рига» с прописной буквы ни о чём не говорит. И надо объяснить, что это такое огромное сооружение, навроде большого длинного шалаша, где под крышей в плохую погоду молотили зерно и хранили его в буртах. Туда запросто въезжали грузовики под разгрузку, и мог свободно развернуться трактор с прицепом.
У нас в Бондарях колхоз приказал долго жить по экономическим причинам. На базе колхоза был образован совхоз с более производительным трудом и технологией. Ригу забросили, и она так и осталась догнивать грустной метафорой общественного строя.
Там, в укромных уголках местная ребятня находила себе приют, обучаясь самостоятельной жизни.
В сумеречную, дождливую пору там всегда было уютно и тихо, если не считать мышиной возни, которая нам совсем не мешала.
В риге можно было спокойно покурить взатяжку. Послушать байки более удачливых товарищей, которые охотно делились опытом, расписывая женские прелести, отчего сладко постанывало сердце в невыносимой тяге быстрее повзрослеть.
