– Не шебуршись, Никаноровна, не шебуршись. Я же власть, а с властью разговаривать так нельзя.
– Ты, власть? Да какая же ты власть. У меня орденов да медалей больше чем у тебя пуговиц на кителе да твоих штанах. Говорят люди, что ты спал под хлевом у Синьки. Вот ты, какая власть. И пришёл ты сюда не званный, не как гость, а как чужой, не постучав даже. А ещё при кителе и погонах, да и планшет висит вот на плече.
И Макарий мгновенно вспомнил о планшете, который он прострелил. Не за этим ли сюда прибыл этот Георгий?
– Не к тебе я Агафья, приехал, а вот к нему, что на кровати твоей лежит. А насчёт медалей да орденов, то их и у меня хватает. И считать их в пуговицах, не намерен. Да и не вешать же их, как твои образы на стену. А что лежал, то, да, лежал. К тебе, вот спешил, да никак не смог успеть. Не позволила мне бывшая контузия в этом. Вот, так, Агафья Никаноровна, – мрачно ответил милиционер и обратился к Макарию:
– Это что, твоя собака возле дома сторожит?
– Это – пёс, а не собака! И я – его, а он – мой!
– Вот ты какой, на самом деле!
– Какой есть, такой и есть.
– Ну что ж, собирайся, какой есть и со мной поедешь. На тебя имеется заявление, что ты кем-то прострелен в грудь. Будем расследовать и дознаваться, кто смог тебе принести огнестрельное увечье.
– Ты, Георгий, участковый, или кто? Этот парень изранен ещё с армии, так что, не ершись.
– Никаноровна, не мешай. Я знаю, что ты женщина правильная, но я так немогу. Есть на парня заявление, и мы на него обязаны отреагировать. Так, что, собирайся молодой человек, и поехали в район. Там мы разберёмся, что ты за птица такая, с прострелом в груди.
– Ты зачем это так, с моим больным? Ему ещё, лежать да лежать. А ты тащишь его неизвестно куда. Не пущу, с таким как ты, никуда не пущу! Он ведь в бессознательном чувстве лежал до сих пор, а ты его забрать хочешь? Не война ли нашла на тебя, Георгий? Или, ещё не созрел с утра, после вчера? Не трожь, я говорю тебе! Это мой больной и я его обязана вылечить! Будет он здоров, тогда и приезжай! Какую моду взял: что хочу, то творю!
Но Макарий встал с кровати и нетвёрдо шагнул к участковому:
– Раз надо, так надо. Поехали, что ж, я понимаю, – и повернувшись, к Агафье Никаноровне, тихо сказал:
– Вы не беспокойтесь за меня. Всё будет хорошо. Вины за мною нет никакой! И вам, Агафья Никаноровна, огромное спасибо за моё лечение. Я к вам ещё вернусь, ждите! Ещё раз, огромное спасибо за помощь!
– Ох! Да не ехал бы ты сынок с этим участковым, уж, точно, не надо бы! Ведь, тебе ещё с десяток дней лежать! – всхлипнула, задрожав, старенькая женщина возле дышащей жаром печи, но одежду подала.
– Вот, смотри, Георгий, кого ты забираешь? Видишь, вся рубашка в крови…, отстирать никак не смогла, да и в моих слезах. Вот, приходится отдавать одежду Федота. А парня ещё нельзя трясти по ухабинам и ямам. Что, это так горит в тебе служебный долг исполнения, или как?
Но Макарий оделся, подошёл к ней, обнял её за худенькие плечи, и с натугой в голосе произнёс:
– Нет беды за мною, и её никому не желаю! Так что, надеюсь, всё будет хорошо!
– Ты, Георгий, выйди-ка пока во двор: Макарию необходимо привести себя в полный порядок. Как-никак, он всё же был в беспамятстве, да целых пять дней. А ты куда-то увозишь без его на то желания. Разбирайся здесь, в моём доме: кто тебе этому мешает?
– У меня – приказ: доставить сегодня в отдел. Я не могу его нарушить, никак не могу.
