Но не только победами на любовном фронте славился зловещий красавец Надир-шах. Если бы он был просто удачливым арабским бабником, то Кемалъ никогда не приблизил бы его к себе, и тем более никогда не сделал бы его своим наследником и преемником. В Надир-шахе сочетались бесстрашие настоящего воина и осторожность опытного ростовщика, способность к безоглядному смертельному риску и мудрость прозорливого военачальника.
А его нежность и неутомимость в постели, сводившие с ума черноволосых дочерей Аллаха и прохладных европейских блондинок, надежно уравновешивались неслыханной жестокостью, с которой могли познакомиться те, кто попал в его руки в качестве пленников. Любой смелый и мужественный воин, угодив к Надир-шаху, через некоторое время начинал униженно молить его о смерти. И, конечно, в конце концов все они получали то, о чем просили.
Увидев вошедшего, мулла Азиз поднялся с кресла и, сладко улыбаясь, шагнул ему навстречу, раскрыв объятия.
– Ассалям алейкюм! – приветствовал он Надир-шаха, слегка приобнимая его за мускулистые плечи.
-Алейкюм ассалям! – ответил Надир-шах, ощутив под узкими твердыми ладонями жирные лопатки муллы Азиза.
-Да продлит Аллах твои дни, – сказал мулла Азиз и, взяв Надир-шаха под руку, подвел его к столику, рядом с которым стояли два низких и удобных кожаных кресла.
– И тебе я желаю того же, почтенный Азиз, – ответил Надир-шах, опускаясь в кресло и европейским жестом поддергивая брюки, – однако оставим уверения во взаимном почтении на другое время и перейдем к делу.
– Согласен с тобой, почтенный Надир-шах, – сказал мулла Азиз, усаживаясь напротив Надир-шаха и звоня в маленький золотой колокольчик.
Одна из дверей тут же распахнулась и на пороге показался пятнадцатилетний мальчик, одетый, как Аладдин из голливудского мулътика. Он поклонился, сложив руки перед грудью, и мулла Азиз вопросительно посмотрел на Надир-шаха.
– Черный кофе и воду со льдом, – сказал Надир-шах.
-Мне то же самое, – кивнул Азиз, и мальчик, поклонившись еще раз, вышел.
Увидев, каким взглядом проводил его Азиз, Надир-шах едва заметно усмехнулся, но тут же снова стал серьезным и сказал:
– Новости, которые я принес тебе, почтенный Азиз, стоят многого, и, надеюсь, они обрадуют тебя так же, как обрадовали меня. Важность этих новостей не допускает того, чтобы доверить их такому ненадежному вестнику, как телефон, и поэтому я спешил к тебе так, как, еще будучи пламенным юношей, никогда не спешил на свидание с прелестной Гюлъд-жан, жившей в половине ночи пути от моего дома.
Выслушав эту витиеватую фразу, Азиз поднял бровь и сказал:
-Дорогой Надир-шах, я преклоняюсь перед твоим красноречием, но уж если мы будем говорить о делах, то пусть наши речи будут кратки и точны, как удар кобры. А красивые и умелые слова, достойные лучших поэтов и певцов, оставь для той самой Гюльджан.
Азиз засмеялся и ответил:
– Той самой Гюльджан, к которой я спешил когда-то, гонимый страстью, теперь уже лет тридцать, и она давно уже не такая прелестница, какой была в то далекое и прекрасное время. Она стала толстой и вздорной. А насчет того чтобы выражаться коротко и точно, я согласен. Но могу же я хоть иногда вспоминать о том, что наша культура подарила миру не только великих воинов, но и таких людей, как Саади, Омар Хайам и Фирдоуси!
Дверь открылась, и Аладдин вкатил в зал столик на колесах, на котором были кофейник, кувшин с водой и льдом и ваза с фруктами.
