Он не заметил – даже веки не вздрогнули, – как молодой человек взял со скамьи футляр со скрипкой, надел бархатный берет и направился к воротам, заштрихованным по казарменному образцу черными и желтыми полосами. Инвалид и ухом не повел, когда Оттокар попрощался с ним.
Студент двинулся было вниз, к Туншенскому переулку, на который выходил узкий торец мрачного дворца графини Заградки, но, сделав несколько шагов, остановился, словно одернутый какой-то мыслью. Он взглянул на свои старенькие карманные часы, резко развернулся и, не разбирая дороги, какими-то тропками вдоль Оленьего рва стал быстро подниматься к Новому Свету. Вскоре он без стука в дверь переступил порог лачуги Богемской Лизы…
Старуха была настолько погружена в воспоминания о своей юности, что долго не понимала, чего от нее хотят.
– Будущее? Что еще за будущее? – с отсутствующим видом бормотала она, улавливая лишь концы его фраз. – Нет никакого будущего!
Она недоуменно обводила взглядом всю его фигуру. Ее явно сбивал с толку подвязанный шнуром черный студенческий китель.
– А почему нет золотых галунов? Это же гофмаршал?! – вполголоса вопрошала она. – Ах, вон оно что! Пан Вондрейц-младший желает знать будущее. Так-так.
Только теперь до нее дошло, чего ради он пришел. И, уже не тратя слов понапрасну, она подошла к комоду, наклонилась и вытащила из-под него какую-то доску, обмазанную красноватым пластилином. Старуха положила ее на стол и протянула студенту деревянный грифель.
– Вот! А теперь тычьте, пан Вондрейц! – сказала она. – Справа налево. Только не считайте! Думайте лишь о том, что хотите знать!.. В шестнадцать рядов. Один под другим.
Оттокар взял палочку, задумчиво сдвинул брови, в нерешительности замялся, а потом вдруг, побледнев от волнения, подскочил к доске и в неистовом порыве дрожащей рукой начал усеивать мягкую массу вереницами лунок.
Когда он закончил, Богемская Лиза подсчитала и мелком перенесла эти точки, распределив по рядам, на некое подобие аспидной доски. Оттокар напряженно наблюдал, как хозяйка соединяет их в определенные геометрические фигуры так, что в результате получился четырехугольник, поделенный на множество частей. При этом она механически приговаривала:
– Это, стало быть, матери, дочери, племянники, свидетели, красный, белый и судья, драконий хвост и голова дракона… Все точно по законам старинного чешского искусства гадания… Нас научили ему сарацины, до того как были уничтожены в боях у Белой горы. Задолго до княгини Либуше… Да-да, у той самой Белой горы, напоенной кровью людской… Чехия – очаг всех войн… Она и по сей день такой очаг, и всегда им пребудет… Ян Жижка, наш вождь Жижка, слепой воин!
– Что Жижка? – не удержавшись, перебил студент. – Там есть про Жижку?
Старуха оставила вопрос без внимания.
– Будь Влтава не такой быстрой, – продолжала она, – мы жили бы на алой от крови реке.
И вдруг в ее голосе зазвучала какая-то сатанинская веселость:
– А знаешь, детка, почему в реке так много пиявок? От истоков до самой Эльбы нет такого камня, под которым не таились бы эти кровососы. А все потому, что прежде река катила кровавые волны. И маленькие твари ждут своего часа, потому что знают: придет день, когда они снова будут жировать… Что это?..
Она выронила мелок и в изумлении поглядывала то на молодого человека, то на вычерченные фигуры.
– Что это? Да ты никак хочешь стать владыкой мира?
