Императорский лейб-медик двинулся было к стене, чтобы убедиться в наличии потайного ящика, но стук в дверь помешал ему сделать это.
Порог переступила высокая, стройная женщина, одетая в какую-то рвань. Божена представила гостью как Богемскую Лизу.
Некогда дорогое, с бисерной отделкой платье своим покроем и линиями, обтекающими плечи и бедра, все еще наводило на мысль о том, сколько усилий было потрачено на него мастерами. Измятая до неузнаваемости, заскорузлая от грязи обшивка выреза и рукавов была сработана из настоящих брюссельских кружев.
Женщине, вероятно, было далеко за семьдесят, но черты ее лица, несмотря на страшную печать, оставленную на нем нищетой и страданиями, еще хранили следы замечательной былой красоты.
Уверенность, с какой она держалась, и спокойный, почти насмешливый взгляд, устремленный на троих господ, – графиню Заградку она и им не удостоила – красноречиво говорили о том, что сие общество ей явно не импонирует.
Какое-то время она как будто наслаждалась смущением господ, которые в молодые годы, несомненно, имели с ней более короткие отношения, чем им хотелось бы продемонстрировать перед графиней. Выдержав паузу, женщина многозначительно ухмыльнулась и прервала лейб-медика, который начал мямлить что-то невразумительное.
– Господа послали за мной. Позвольте узнать, чем обязана.
Пораженная необычайно чистой немецкой речью и приятным, хотя и чуть хрипловатым голосом, графиня вскинула свой лорнет и, поднеся его к грозно сверкнувшим глазам, уставилась на старую шлюху.
По растерянному виду мужчин она безошибочным женским инстинктом угадала истинную причину их смущения и спасла положение – почти безнадежно неловкое – чередой прямых, остро заточенных вопросов.
– Этот человек, – она указала на Зрцадло, который застыл перед портретом дамы с пепельными волосами, чаровницы эпохи рококо, – час назад вломился сюда. Кто сей? Чего ему надо? Он живет у вас, я слыхала? Что с ним? Он сумасшедший? Или напил… – Графиня откусила конец слова. Стоило только вспомнить то, чему она была свидетельницей несколько минут назад, как ей снова стало не по себе. – Или… или… его лихорадит? Не болен ли он? – смягчила графиня резкость вопроса.
Богемская Лиза пожала плечами и медленно повернулась лицом к строгой дознавательнице. Взгляд воспаленных, без единой ресницы глаз, устремленный куда-то в пространство, словно перед ней было пустое место, а не фигура старой аристократки, стал настолько высокомерен и презрителен, что графиня, вопреки своей натуре, покраснела.
– Он упал со стены в парке, – поспешил вмешаться императорский лейб-медик. – Мы уже подумали, он зашибся насмерть, и потому послали за вами. Кто он такой и чем занимается, – Пингвин выжимал из себя поток слов, опасаясь дальнейшего обострения ситуации, – не суть важно. По всей видимости, этот господин – лунатик… Вы ведь знаете, что сие означает?.. Я сразу подумал, что знаете… Да… Вот… И в ночное время за ним надо бы присматривать, чтобы не убился… Не окажете ли вы любезность проводить его домой? Лакей или Божена, если пожелаете, помогут вам… Вот… Да… Не правда ли, барон? Надеюсь, вы позволите?
– Еще бы. Только бы он убрался, – заскулил Эльзенвангер. – Да поскорее! О Господи!
– Я знаю только, что его зовут Зрцадло, и, по всей вероятности, он актер, – спокойно сказала Богемская Лиза. – Ночами он бродит по кабакам и дурачит публику… Да и знает ли он сам, кем себя считать, – женщина пожала плечами, – одному Богу известно… У меня хватает такта не интересоваться делами моих постояльцев. – Пан Зрцадло, нам пора! Пойдемте! Вы же видите, здесь все-таки не трактир.
