Возражать она не стала.
– Смотрите, снег пошел. – Выйдя из дома, Марьяна подставила ладошку в перчатке под падающие снежинки. – Красиво.
– Да, – согласился Ян, – иногда снег – это красиво.
– Я напомнила о болезненном? – спросила, посмотрев на него, Марианна, сразу же вспомнив про трагическую для него лавину.
– Я не испытываю болезненных и неприятных эмоций, вспоминая о том, что со мной случилось, – ответил Ян откровенно. – Вы правильно заметили, Марианна, я изменился. Кстати, – добавив бодрости в голос, поинтересовался он, – всегда хотел спросить: откуда у вас такое изумительное, редкое имя?
Она легко, тихонько рассмеялась, рассылая в темноту вокруг хрусталики своего смеха, и медленно двинулась вперед. Ян поехал рядом, сразу же подстроившись под ее шаг.
– Это все дедушка, – пояснила Марьяна. Поймала еще одну снежинку ладошкой, порассматривала и, скинув, продолжила: – Папин отец, Игорь Аристархович. Дедушка был совершенно замечательный, очень простой человек из глухого села уральской глубинки, но с какой-то врожденной невероятной внутренней потребностью, тягой к прекрасному, к искусству. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, он тайком ушел из села, потому что в те времена крестьяне не могли покинуть свои колхозы, у них даже документов не было. Но все мужчины ушли на войну, остались старики, бабы и дети. Дед был самый старший в семье, кроме него еще четверо детей мал мала меньше, а тут по осени мама занемогла, и как он ни трудился и старался, а прокормить всех не мог, голодали. Вот дед и решился идти заработка искать. Оставил за старшего десятилетнего брата и ушел. Пешком добрался до областного центра, пройдя почти двести километров, уверен был, что уж там-то работу он найдет. Да и имел тайную мечту – хоть разочек сходить в театр, музыку послушать. Пришел прямо на завод, его пожурили за то, что из колхоза сбежал, но накормили, отогрели и приняли на работу подмастерьем. Война же еще шла, «все для фронта, все для победы», на заводах дети работали наравне со взрослыми. Дед практически голодал, отсылая все, что зарабатывал, и часть своего рабочего пайка родным в деревню, а его самого мастер подкармливал.
После войны поступил в ремесленное училище без отрыва от производства и каждую свободную минуту бегал в театр, слушать музыку, смотреть балет. Рассказывал, что тогда разрешали бесплатно стоять сзади последних рядов галерки. Вот он и стоял. Однажды стал победителем социалистического соревнования, и руководство завода наградило его гармошкой. С того дня жизнь деда изменилась совершенно. Выяснилось, что у мальчика врожденный абсолютный слух, он мог подобрать любую мелодию, стоило ему услышать ее хоть раз. Его назвали народным дарованием, и партком завода отправил парня учиться в музыкальное училище. Училище он окончил, но дальше, в консерваторию, не мог пойти: были очень тяжелые, послевоенные времена, голод, разруха, а ему надо было семью в селе кормить. Кстати, только благодаря ему они и выжили, причем все, никто не умер. А тут и прадедушка с фронта вернулся. Дед же играл на свадьбах и похоронах, в ресторанах, гастролировал с филармонией. Самостоятельно научился играть на пианино, на гитаре и балалайке, на аккордеоне. Необыкновенный был человек, уникальный, одаренный необычайно. Всегда позитивный, улыбчивый. Ничего не боялся, никаких трудностей, никаких дел, перемен жизни. Говорил: «Надо – сделаем» – и брался за любую задачу. Так вот в Москву и семью свою перевез, жену и двоих детей, решив, что в столице заработок побольше и жизнь посытнее. И не прогадал: пробился, устроился, квартиру получил.
